Реальное и сверхреальное - Карл Густав Юнг

Очень многие люди, насколько я знаю, затрудняются с толкованием слова «психологический». Предупреждая критику, замечу: никто не знает, что такое «психическое», и ничуть не больше известно о том, насколько далеко распространяются границы «психического» в природе. Посему психологическая истина настолько же хороша и приемлема, насколько приемлема истина физическая, которая ограничивается материей, тогда как первая пытается постичь психическое.

Consensus gentium выражает себя посредством религий и, как мы видели, вполне соответствует моей парадоксальной формуле. Поэтому было бы, наверное, обоснованно для коллективного психического человечества воспринимать смерть как осуществление смысла жизни и как ее цель в самом истинном значении этого слова, а не просто трактовать ее как бессмысленное прекращение существования. Всякий, кто лелеет рационалистическое мнение такого рода, изолирует себя психологически и норовит противоречить основам собственной человеческой натуры.

Последняя фраза содержит фундаментальную истину относительно всех неврозов, поскольку нервные расстройства возникают главным образом из-за отчуждения человека от своих инстинктов, из-за отщепления сознания от некоторых базовых фактов психического. Поэтому рационалистические взгляды неожиданно сближаются с невротическими симптомами. Подобно последним, они отражают искаженное мышление, которое занимает место психологически правильного мышления. Правильное мышление всегда сохраняет связь с сердцем, с глубинами психического, с его стержнем. Ведь, вне зависимости от того, просвещен человек или нет, есть сознание или нет, природа подготовляет себя к смерти. Имей мы возможность наблюдать и фиксировать мысли молодого человека, когда у него есть время и досуг для мечтаний, то нам открылось бы, что, за исключением немногих образов-воспоминаний, его фантазии в основном затрагивают будущее. Фактически большинство фантазий – это предвидения. То есть, по сути, подготовительные акты или даже психические упражнения по взаимодействию с теми или иными будущими реалиями. Если бы мы могли поставить сходный эксперимент с пожилым человеком (разумеется, без его ведома), то, естественно, обнаружили бы, благодаря склонности этого человека смотреть в прошлое, гораздо больше образов-воспоминаний, нежели у юной личности, но при этом мы выявили бы и поразительно многочисленные предвидения, в том числе по поводу смерти. С годами мысли о смерти накапливаются в изрядном количестве. Волей-неволей стареющий человек готовится к кончине. Вот почему я считаю, что сама природа уже подготавливается к концу. С объективной точки зрения совершенно безразлично, как относится к этому индивидуальное сознание. Но субъективно налицо существенное различие – идет ли сознание в ногу с психическим или цепляется за мнения, о которых сердце ничего не знает. Невротик в преклонном возрасте не желает сосредоточиваться на цели смерти, а в юности подавляет фантазии, необходимые для встречи с будущим.

За мою достаточно длительную психологическую практику мне неоднократно выпадал случай наблюдать немалое число людей, чью бессознательную психическую активность удавалось прослеживать вплоть до мгновения физической кончины. Как правило, на приближение конца указывали те символы, которые и в обычной жизни отражают изменения психологического состояния, – это символы второго рождения, будь то перемена места пребывания, путешествия и тому подобное. Нередко у меня получалось на протяжении года выявлять в последовательностях сновидений указания на приближение смерти, причем даже тогда, когда такие мысли не могли быть внушены пациентам внешним влиянием. Следовательно, процесс умирания начинается задолго до фактической смерти. Более того, зачастую смерти предшествуют специфические изменения личности, которые могут намного опережать кончину. В целом я был поражен тем, сколь пренебрежительно относится к смерти бессознательное психическое: как если бы смерть была для него чем-то малозначительным или как если бы нашему психическому было все равно, что произойдет с индивидуумом. Но на самом деле похоже, что бессознательное все-таки живо интересуется самим способом смерти, что выбрана правильная установка сознания. Например, в свое время мне довелось лечить женщину шестидесяти двух лет. Физически она была крепкой и довольно разумной, а свои сны была не в состоянии понять вовсе не из-за недостатка умственных способностей. К сожалению, было слишком очевидно, что она не желала их понимать. Ее сновидения были очень просты – и крайне неприятны. Она возомнила, что является безупречной матерью для своих детей, однако дети отнюдь не разделяли этого мнения, да и сны словно старались убедить ее в обратном. После нескольких недель бесплодных усилий пришлось внезапно прервать лечение вследствие того, что меня призвали на военную службу (дело происходило во время войны). Пациентку между тем поразила неизлечимая болезнь, которая за несколько месяцев приводила к безнадежному состоянию, когда смерть могла наступить в любой миг. Бо`льшую часть времени эта женщина пребывала то ли в бредовом, то ли в сомнамбулическом состоянии; именно в этом необычном ментальном состоянии она спонтанно возобновила аналитическую работу. Она снова заговорила о своих снах и признавалась сама себе во всем том, что с величайшей горячностью отрицала прежде в беседах со мной, а также во многом другом. Эта самостоятельная аналитическая работа продолжалась ежедневно по несколько часов на протяжении приблизительно шести недель. Потом женщина успокоилась почти так же, как пациент в ходе нормального лечения, и умерла.

На основании этого и многих других случаев подобного рода я должен заключить, что наше психическое по меньшей мере не безразлично к умиранию индивидуальности. Побуждение разобраться со всем, что еще не доделано, столь часто замечаемое у умирающих, возможно, указывает на то же самое.

Как такой опыт следует в конечном счете истолковывать – вот вопрос, выходящий за пределы компетентности эмпирической науки, да и за пределы наших интеллектуальных способностей, поскольку для принятия окончательного решения необходимо пройти через реальный опыт смерти. К сожалению, это событие ставит наблюдателя в положение, не допускающее объективного отчета о своих переживаниях и о выводах, из них следующих.

Сознание ограничено узкими рамками на протяжении короткого промежутка времени между возникновением и угасанием, причем этот период жизни человека сокращается на треть из-за физической потребности в сне. Жизнь тела продолжается несколько дольше: она всегда начинается раньше и очень часто прекращается позже, чем функционирование сознания. Начало и конец – неизбежные свойства всех процессов. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что чрезвычайно трудно различить, где заканчивается один процесс и начинается другой, потому что события и процессы начала и окончания сливаются друг с другом и образуют, строго говоря, неразделимый континуум. Мы отделяем один процесс от другого ради их различения и постижения, хорошо сознавая, что, в сущности, всякое разделение произвольно и условно. Эта процедура никоим образом не затрагивает континуума мирового процесса, ибо «начало» и «конец» есть первичные необходимости осознанного познания. Мы можем установить с достаточной уверенностью, что индивидуальное сознание по отношению к нам завершилось. Но означает ли это, что непрерывность психического процесса тоже нарушается? Тут есть место сомнениям, поскольку