Плохие девочки не плачут. Книга 2 - Валерия Ангелос

Глисты, прошу на выход.

Да, именно та взрывоопасная пилюля, которая спасла меня от лесбийской атаки.

Пойти сразу выблевать или дожидаться извержения вулкана?

Мой лоб заочно покрывается испариной, ноги немеют, а желудок сводит судорогой. Пытаюсь оправдать свою оплошность пограничным состоянием. Я и раньше не была нормальной, а в свете последних событий моя нестабильная психика не просто дала трещину или пошатнулась, она отказала напрочь. Тельце шастает, а мозгов нет.

«Лучше избавится от таблетки, пока не стало поздно», — поднимаюсь, неровной походкой движусь по направлению к ванной комнате.

Снаряд в одну воронку дважды не попадает, а трижды — тем более. Ксения волновалась, а реакцию фон Вейганда трудно предугадать. Как бы мне ни хотелось… извергнуться в процессе… это может слишком дорого стоить.

Умываюсь, чувствую, лоб пылает огнем. Но таблетка не могла настолько молниеносно подействовать. Не тороплюсь засовывать два пальца в рот, терпеть это не могу и не хочу, конечно, придется в любом случае и всё же…

— Скучала?

Его голос посылает разряд ужаса по трепещущему телу. Цепляюсь за раковину, чтобы не упасть. Колени невольно подгибаются, а в живот терзают когти невидимого чудовища.

— Да, — поворачиваюсь, пытаюсь выдавить из себя улыбку, но бездарно лажаю.

— Не заметно, — усмехается фон Вейганд.

Узел галстука ослаблен, пиджака нет. Набросится на меня прямо здесь или потащит в спальню? Тошнота подкатывает к горлу.

— Подойди ближе.

Покорно выполняю его приказ. Фон Вейганд наматывает мои волосы на кулак, но прежде чем он успевает сделать что-либо еще, я понимаю: слишком поздно.

Слишком поздно во всех смыслах.

Меня рвет прямо на его идеально-чистые брюки. Не успеваю зажать рот рукой, падаю на пол, потому что внутренности сводит судорогой, а хватка фон Вейганда ослабевает. Желудок продолжает самоочищение всякий раз после болезненного спазма.

Краем сознания ожидаю наказаний. Все-таки это не самая приятная картина наверняка разозлит его и…

Он опускается на колени, касается моего лица, непривычно нежно, обманчиво нежно, заставляет повернуть голову.

Смотрю и отказываюсь принимать увиденное за чистую монету. Очередная игра, обман, галлюцинация, уловка измученного сознания. Невероятно, нереально, не может быть. Но чересчур натурально и явно, чтобы оказаться ложью.

На сей раз он не успевает спрятать чувства под непроницаемую маску ледяного спокойствия. Доказательство истины, о которой опасно думать.

В темных, почти черных глазах фон Вейганда читаю… беспокойство?

Что вы чувствуете, когда видите перед собой нерушимую стену, преграждающую путь, стену, чей мрачный вид гасит последние огоньки надежды?

Закономерное желание развернуться и уйти в поисках более легкой тропы, ведь нельзя терять время попусту.

Авантюрный запал устроить тщательный осмотр бездушного камня, дабы обнаружить тайную лазейку, способную провести напрямик.

Или же… безграничное упрямство. Тупое и не поддающееся контролю, замешанное на ярости, страхе и жажде. Темной жажде, которая таится в каждом человеческом сердце, заставляет пылать изнутри, пробуждает низменные инстинкты, срывает с губ жестокие слова, толкает на преступления, вынуждает причинять боль и требует ответной боли.

Я ошибалась столь часто, что не могу сама себе верить. Всякий раз труднее отличать правду и ложь. Нырять в темные воды океана ненависти, пытаясь отыскать песчинку настоящей истины среди несметного количества ложных. Вдохновленная проблеском света, ни о чем не жалею. Все будет не зря, если только хватит сил и безграничного упрямства.

Некоторые стены нельзя обойти. Они не отпускают, не дают разуму покоя ни на мгновение. Однажды возникнув, не собираются исчезать никогда. Ты можешь уйти, убежать, попытаться забыть. Но ты никогда не перестанешь чувствовать.

Некоторые стены нельзя обмануть. Они слишком надежно защищены, избавлены от секретных ходов, распознают фальшь мгновенно. Ты волен рискнуть, но подобная попытка не увенчается успехом. Кара за неискренность будет гораздо болезненнее, чем способен выдержать человек и не сломаться.

Некоторые стены остается только разрушить. Позволить бархатным нитям Тьмы опутать сознание. Сжать кулаки покрепче, поддаться ослепляющей вспышке и… бить. Разбивая руки в кровь, обдирая костяшки пальцев. Обезуметь, пожертвовать всем, не видеть ничего, кроме цели. До агонизирующей пульсации в напрягшихся висках, до скрежета зубов.

Наверное, горько и страшно признавать, что эта история — моё всё. Настоящее.

— Живот болит? — голос фон Вейганда наполняют непривычные ноты.

Мне слишком плохо, не детализирую оттенки, просто отмечаю — непривычно.

— Да, — приглушенно, едва различимо.

Его руки на моей талии, помогают удержаться на ногах. Эти руки сжимали сердце, терзали плоть, пытали разум, лишали гордости, отнимали волю.

— Черт, — успеваю пробормотать прежде, чем очередной спазм скручивает в три погибели.

Такими темпами можно построить профессиональную карьеру. Кто-то классно танцует, кто-то задушевно поет. А я умею трогательно блевать. Почему «трогательно»? Не знаю, слово прикольное.

Фон Вейганд помогает умыться. Самостоятельно не получается. Ломает во все стороны, будто при температуре плюс сорок. Лоб полыхает жаром, по телу пробегает озноб, ледяная, выкручивающая суставы волна.

Замечаю, на нем нет рубашки. Когда он успел раздеться? До того как потащил меня к раковине или после?

Закрываю глаза, жмурюсь.

— Что? — спрашивает фон Вейганд.

— Свет… больно.

Он поднимает меня на руки, очень бережно и осторожно, словно я могу рассыпаться в пепел от неловкого движения. Поднимает и несет в спальню, укладывает на кровать, кончиками пальцев касается изувеченной щеки.

— Я видел, ты приняла таблетку, — говорит фон Вейганд.

Мое сердце покрывает изморозь. К счастью, выражение лица не выдает эмоций. Слишком паршивое самочувствие.

— От головы, — с трудом шевелю губами. — Анальгин.

Хочу добавить «можешь проверить в моих вещах», но это будет подозрительно.

— Что ты ела? — следует новый вопрос, и мне с трудом удается сдержать облегченный вздох.

— Не помню название… Андрей ел такое же…

Переворачиваюсь на бок, принимаю позу эмбриона, комкая под собой простыни.

— Андрей, — фон Вейганд неодобрительно хмурится, его пальцы все еще скользят по моей щеке.

— Он показал фото… сказал, ты будешь держать меня… там… если…