Шотландия: Путешествие по Британии - Генри Воллам Мортон

— Послушайте, человек, где ваши манеры? Вы, очевидно, понятия не имеете, к кому обращаетесь? Вы понимаете, что я стрелял в замке Балморал, в Мар-Лодж, в Мой-Холле и аббатстве Болтон?

— Ага, — преспокойно отвечает егерь. — И ни в один из них не попали, надо полагать.

Или вот еще история.

Во время охоты один из таких напыщенных идиотов получил в качестве помощника высокого, худого, бородатого типа, угрюмого и непреклонного, из числа тех, что регулярно являются на сатирических страницах «Панча».

— Человек, как тебя зовут? — спрашивает спортсмен.

— Томас Робертсон Боджи Макдональд, — невозмутимо отвечает егерь.

— Боже мой! — восклицает лондонец. — Это слишком длинно, такое имя не запомнишь. Я буду звать тебя просто Старина Том.

Через некоторое время егерь, не выказавший ни малейшего неудовольствия, спрашивает с невинным видом:

— А как вас зовут, сэр?

— Ну, если хочешь знать, Николас Фитцпэн Мейнуоринг.

— Ваша милость! — наигранно удивляется егерь. — Ужасно длинно. Я вас буду звать Старина Ник.

А следующая история заслуживает того, чтобы быть напечатанной в «Панче».

Арендатор очень раздражал своих егерей, поскольку надевал на охоту твидовый костюм исключительно яркого рисунка. Однажды он подобрал мертвую куропатку, но не смог обнаружить на ней никаких следов своего выстрела.

— Странно, — говорит он. — Как же она умерла?

— Ну, сэр, — задумчиво отвечает егерь, — думаю, она смеялась до смерти.

Еще мне понравилась такая вот история.

Англичанин взял ружье и отправился на охоту в одиночку, хотя не знал местности и не имел подготовки или охотничьего инстинкта; в итоге он не нашел ни одной куропатки. И вдруг он заметил мальчика школьного возраста, который шел ему навстречу.

— Послушай, мальчик, — говорит англичанин, — здесь есть кто-нибудь, кого можно подстрелить?

— Ах, — трагически вздыхает ребенок, — школьный учитель выйдет на эту тропу минуты через две-три.

Я убрал журнал в сумку, забросил ее на плечо. Пора было идти дальше, однако с обеих сторон меня окружали крутые обрывы в долину. Взглянув на северо-запад, я мог разглядеть скалу Эйлз, укутанную голубым маревом жаркого дня. Видна была и белая линия поперек ее основания, вероятно песок или полоса прибоя. Последняя миля до Меррика представляла собой приятную пологую тропу. Со скалы, нависавшей над нею, я взглянул на могучую долину и узкий водоем Лох-Дун. Но самый прекрасный вид открывался на восток, где протянулась цепочка озер: Лох-Энох, Лох-Нелдрикен и Лох-Вэлли, все они лежали в гордом одиночестве, воды их трепетали под ветром и выплескивались гребешками на серебристый песок. На вершине Меррика осознаешь поразительную удаленность Гэллоуэя от остального мира. Здесь, далеко на юг от Глазго, дикость кажется более глубокой, чем посреди прославленного Нагорья. И все же человек может сегодня позавтракать в Лондоне, а к вечернему чаю успеть добраться до горы Меррик! Можно покинуть вокзал Юстон в десять утра и прибыть в Ньютон-Стюарт вскоре после шести вечера! Трудно поверить, что за несколько часов можно перенестись из Лондона в такое уединение.

Ничего удивительного, что самые экстравагантные слухи и ужасные истории распространялись в этих горах во время войны. Говорили о странных огнях, о германских гидропланах, якобы садившихся на удаленных озерах. И насколько правдоподобным все это казалось — и кажется сегодня, когда сидишь на вершине Меррика и смотришь вниз, в пустынную долину; пропадает желание смеяться при известии о существовании в Глен-Трул военного патруля, который на протяжении месяцев прочесывал эти долины и горы в поисках вражеской авиации. Рассказывали и о странных световых сигналах, замеченных в горах, и о немецких канистрах из-под авиационного бензина, размещенных здесь для обслуживания гидропланов, втайне садившихся на местных озерах.

Капитан Динвидди, сейчас возглавляющий отличный книжный магазин в Дамфрисе, в течение некоторого времени участвовал в таком патруле и может рассказать, насколько реальной была тревога и какие странные слухи бродили в окрестностях. В те времена старый почтальон, много лет разносивший корреспонденцию в районе Глен-Трул, в разговоре с ним как-то заметил:

— Ну, нынче-то огней в долине не видно. Думаю, это оттого, что в сторожке поселился офицер, который присматривает за порядком.

Сегодня легко смеяться над тем, что поперек луга Кэлдонс однажды протянули веревку, чтобы повредить крылья немецких самолетов, или над тем, что в пастушеском домике проживал армейский офицер, передававший информацию о своих наблюдениях по примитивному аппарату Морзе, поскольку никаких других средств оперативной связи в удаленной горной части Гэллоуэя не было, однако вспомните, какое нервное напряжение царило в стране во время войны, и вы поймете, почему подобное могло происходить в Гэллоуэе.

Я посмотрел вниз, на Лум-о-Блэк-Гиттер в надежде разглядеть коршунов; но не обнаружил ничего, кроме голого утеса, а в ушах у меня свистел ветер, который даже в самые жаркие дни дует над горными вершинами.

Не спеша, чувствуя боль в натруженных ногах, я спустился в долину, где мистер Джонстон, пастух из Кулшарга, предложил мне чашку чая и показал кремневый наконечник стрелы, который он нашел во мху.

— Здесь много древних изделий, — сказал он. — Наверное, их кто-то терял; нынче нет людей, способных изготовить такое.

Он почтительно рассматривал тонкий сколок камня, бережно удерживая его массивными пальцами.

7

На дороге из Нового Гэллоуэя в Нью-Стюарт никого не было, так что мне пришлось подняться повыше, чтобы выяснить, почему на вершине холма воздвигли обелиск. Подниматься было легко, местами почва была сырой и торфяной, но подъем стоил того, чтобы узнать: передо мной памятник в честь Мюррея, который увековечивает одну из величайших историй не только Гэллоуэя, но и всей Шотландии.

Менее чем полтора столетия назад человек, путешествующий по этим горам, мог услышать голос мальчика-пастушка, говорившего с самим собой, а богобоязненный странник бежал бы подальше от этих гор в уверенности, что мальчик одержим демонами, ведь он говорил не по-английски и не по-шотландски. Положив на колени книгу, он читал вслух «Отче Наш» на древнееврейском. Если бы путник задержался достаточно надолго, он мог услышать также греческий, латинский, арабский и англосаксонский варианты. Этим мальчиком был Александр Мюррей, пастух и сын пастуха, который, не имея никакой поддержки и поощрения, исключительно с помощью собственного гения стал одним из ведущих специалистов в области восточных языков и наречий.

Для гения нет правил. Если он достаточно гениален, то проложит себе дорогу, и юный Александр Мюррей, присматривавший за овцами в горах, делал то, что ему велел его гений.

Он родился в старинном поселении Данкиттерик, в приходе Миннигаф, осенью 1775 года. Он был хрупким ребенком, но быстро развивался в интеллектуальном отношении. В шесть лет он упросил, чтобы его научили читать. Зимними вечерами отец с трудом выводил для него буквы алфавита на чесальной машине, используя уголек вместо карандаша. Юный Александр впитывал знания, как иссохшая земля вбирает дождевую воду. Его жадный ум, кажется, с самого начала знал в точности, что ему нужно; но как отыскать это в глине жалкого поселка, среди диких гор Гэллоуэя? Если воля человека достаточно сильна, он всегда найдет дорогу.