В чем фишка? Почему одни люди умеют зарабатывать деньги, а другие нет - Уильям Лейт

мой разум, пока мы едем по сельской местности к северу от Лондона. Поиск фактов. Эффективность и влияние научного метода. Вы пробуете что-то одним образом, потом другим образом, пока не поймете, как это работает. Вы строите систему. Гук изучал под микроскопом клещей и блох, а потом с педантичной точностью зарисовывал увиденное. Харви держал в подвале своего дома жаб, кошек и собак и по вечерам проводил опыты, записывая свои наблюдения и выводы.

Галлей отправился в небольшой немецкий городок и собрал сведения обо всех, кто там жил и умер. Его осенило, что, если получить достаточно демографических данных, можно провести их статистический анализ и вычислить среднюю продолжительность жизни населения.

Научный метод – это наблюдения и эксперименты для объективного познания действительности. Это поиск закономерностей, сбор данных и их использование для прогнозирования будущего. Это – инвестирование в будущее, отстаивание убеждения, что будущее важнее прошлого, потому что ценность вещей, которые вы знаете, всегда меньше ценности вещей, которые вы еще не открыли.

Собственно, это и есть определение прогресса – светской религии современной эпохи. Прогресс создает экономику, которая взрывается подобно Вселенной, ту экономику, которая замечательно работает, пока не достигает пределов возможностей природы. Прогресс, как продемонстрировал нам Джон Кейнс, не признает природу, потому что существует в абстракции. Он основан на данных и инструментах, виртуальных и реальных, с помощью которых можно оперировать полученными данными. Это – страховые полисы, ссуды, акции, облигации, коды; ткацкие станки, фабрики, мельницы, шахты, железные мосты, виадуки, железные дороги, линии электропередач, поршни, двигатели; автомобили, мурлыкающие, как крупные кошки.

Audi сворачивает с трассы на проселочную дорогу и въезжает в проулок. Еще немного – и покажется дом русского.

Я уже вижу авеню.

И вот он – Истон-Нестон. Памятник контролируемой власти, воплощенной в светлом камне. Большие окна, отражающие белый свет. Я пытаюсь запечатлеть это зрелище в своем сознании.

Фотограф подходит к дому и стучит в дверь, после чего возвращается в машину. Русский выйдет через несколько минут. Он со мной поговорит.

Я подхожу к дому и – вау! Тот самый фасад. Слева от меня – крыло Рена, позади – внутренний двор, а за ним – маленький дворик. Справа от меня возвышается стена. С точки зрения архитектуры дом представляет собой симбиоз библиотеки Рена из моих воспоминаний и элементов неоклассицизма.

У меня снова неприятно холодеет внутри.

На мгновение накатывают предательские воспоминания: я смотрю на библиотеку Рена, отчаянно пытаясь сформулировать идею своей дипломной работы, но ничего не приходит на ум, потому что он отказывается ясно мыслить. Я иду через внутренний двор, мимо комнат Ньютона, Фрэнсиса Бэкона, Уильяма Харви, Джона Кейнса, к маленькому дворику и поднимаюсь по холодным каменным ступеням, думая о том, что, пожалуй, стоит принять предложение газеты, если еще не слишком поздно.

Журналистика – это все-таки не философия. Я стучусь в дубовую дверь.

Через двадцать семь лет я смотрю на толстую дубовую дверь Истон-Нестона. Можно ли сказать, что это самый красивый дом, который я когда-либо видел? Пожалуй, да. Это самый красивый дом, который я когда-либо видел. Он лучше дома Фрэнсиса Форда Копполы, хотя здесь и нет простирающегося во все стороны крыльца. Он лучше импровизированного монастыря Робина Гибба. Он лучше роскошной виллы Гордона Рэмси, и крепости Майка Столлера на высоченной скале, и особняка Дэмьена Херста на северном побережье Девона, и уютного домика Дэвида Хокни на Голливуд-Хиллз, декорированного в ярко-синих и зеленых тонах, выбранных самим художником. Он лучше дворца короля Лесото. И даже лучше Дорсингтона!

Истон-Нестон. Самый красивый дом в мире? Охотно верю. Но я не хотел бы жить в нем.

Дверь открывается. Это русский. 

* * *

Он идет ко мне по гравийной дорожке. Невысокий и хорошо одетый: белые джинсы, открытые сандалии. Выглядит как типичный русский.

Мы пожимаем друг другу руки. Возникает мимолетное напряжение. Можно мне немного денег? Сколько вы хотите? Миллиона хватит. Сейчас отдам распоряжение, и вам немедленно доставят. Мимолетное напряжение проходит.

Леон Макс заработал состояние на дизайне женской одежды. Женщины в его рекламе такие женственные, что это почти негуманно. Высокие каблуки, узкие щиколотки, стройные конечности, маленькая высокая грудь, детские лица со взрослыми скулами. У него десятки торговых точек по всей Америке и на Дальнем Востоке.

Макс понимает женское очарование. Он осознает его силу не только над мужчинами, но и над женщинами. Потребность презентовать себя, рекламировать, быть любимыми. Макс чувствует поток эстрогена, как прорицатель – воду. Он знает, как превратить этот поток, эту реку в деньги.

Мы неспешно обходим сторону дома, находящуюся на небольшом возвышении. За домом – зеркальный бассейн, серия топиарных скульптур, озеро и авеню из вязов или лип, уходящая в бесконечность.

– Я хочу жить красиво, – говорит Макс, когда мы проходим мимо зеркального бассейна, который с определенных ракурсов еще больше подчеркивает красоту дома. Позже он расскажет мне о своей первой жене – «самой красивой женщине, которую я когда-либо видел». Красивый дом, красивая жена. А еще у него красивые стопы. Судя по всему, он делает дорогой педикюр, и у него ногти тридцатилетнего, а то и двадцатилетнего мужчины.

Я смотрю на дом – с этого ракурса он отсвечивает синевой. Представляю себе Рена и Хоксмура стоящими там же, где стоим сейчас мы, чуть более трех столетий назад. Дом еще не закончен, но он уже отражается в зеркальном бассейне их фантазий. Рен держит чертежи. Он передает проект Хоксмуру. У амбициозного Рена есть дела поважнее, например Собор святого Павла и не только. Мир стремительно меняется, и Рен хочет быть ближе к центру событий – Лондону. Люди науки и технологий захватили румпель. Он видит себя рулевым. Его ум бурлит новациями и изобретениями. На дворе начало 1690-х годов – в скором времени в Лондоне появится Центральный банк, официальная фондовая биржа и центр страховых услуг, Lloyds of London. Будут введены в обращение бумажные деньги. Деньги станут все больше притекать к людям с идеями, а не только к тем, у кого они уже есть. Рынок столкнется с «пузырями» и обвалами. Лопнет «пузырь» South Sea. Парламент спешно соберется на внеочередное заседание. Общественное благосостояние будет расти, разрушаться и вновь расти. Промышленная революция даст рождение миру механического воспроизводства. Торговые отношения перейдут на международный уровень. Появится современный потребитель. Один немецкий интеллектуал будет представлять исключение из общего процесса, просиживая целыми днями в Британском музее в поисках контраргументов. Полвека спустя один русский отправится из Цюриха в Санкт-Петербург, и вскоре город станет носить его имя. Через сорок лет в этом городе родится мальчик. Он вырастет в простой семье, в стандартной многоэтажке, и в возрасте 18 лет уедет в Америку. Там он обнаружит огромный невидимый поток эстрогена и заработает сотни миллионов долларов. Потом