Королева вампиров - Андреа Робинсон

— Ничего.

Я всегда думала, что из-за «ничего» люди не выглядят так, словно сейчас рухнут со стула. Но Джеймс игнорирует мои взволнованные взгляды, изучая таблицу Менделеева с таким видом, словно он — Мари Кюри.

— Увидимся после обеда, — бросает он, когда звенит звонок, и уходит прежде, чем я успеваю ему ответить.

Джеймс не возвращается после обеда. И после уроков его по-прежнему нигде нет. На пути к шкафчику я заглядываю в класс журналистики, но обнаруживаю только, что мистер Амадо тоже отсутствует, хотя его изрядно помятая куртка и сумка все еще висят на гвоздике. Я медлю немного, но когда понимаю, что он вряд ли появится в ближайшее время, мельком заглядываю в его еженедельник. Учительское совещание в 15.30. Вот черт.

Время у меня есть, и, поскольку Влад, кажется, от меня отстал, я решаю, что можно осторожно наведаться в класс французского. Помня, однако, о его привычке вечно слоняться по коридорам, я приклеиваю пару листов бумаги к стеклу узкого окошка, как только закрываю за собой дверь.

— Привет, Софи, — раздается высокий мелодичный голос позади меня.

Черт. Виолетта. Виолетта, которая отлично говорит по-французски и является новым членом нашего крошечного языкового клуба. Я начинаю путаться в людях, которых мне нужно избегать. Когда я, наконец, нахожу в себе силы, чтобы повернуться к ней, я вижу, что она мило улыбается мне, аккуратно сложив руки на коленях, — она ведь всегда останется истинной леди, даже тогда, когда будет обдумывать способы моей казни. По бокам от нее расположились Регина Митчелл и Кальвин Абрамс. К счастью, они не замечают возникшего напряжения, потому что вовсю спорят о половой принадлежности различных фруктов. Я уже давно догадываюсь, что споры на французском являются для них своеобразным флиртом. А «прошедшее незавершенное» — это уже практически секс.

— Мы собираемся принимать наркотики? — встревожено спрашивает Кальвин, углядев мои манипуляции с окном. — Я ведь президент клуба «Просто скажи нет», и нас заставили подписать бумагу, что мы никогда...

— Не волнуйся, Кальвин, я оставила свою заначку дома, — я стараюсь говорить спокойно, но не могу перестать нервно поглядывать в сторону Виолетты. В данный момент я не совсем понимаю, какие знания я могу демонстрировать в ее присутствии, а какие нет. Она не участвовала в лесной разборке, но Влад ведь наверняка все ей рассказывал... разве что он не хочет, чтобы она была в курсе того небольшого «недоразумения». Она выглядит довольной, как кот, поймавший канарейку, но это ни о чем мне не говорит.

— Je suis desole, — произносит Регина, — mais je ne comprends pas l'anglais.

Извините, я не понимаю по-английски. Вообще-то, есть правило, согласно которому мы не разговариваем на родном языке с момента начала занятия. И это правило придумала я. Ненавижу себя.

J'ai dit, — я повторяю свою шутку, которую только что сказала Кальвину, — N'inquiete pas, Monsieur Calvin. J'ai laisse mon «заначка» a la maison.

Заначка будет «un cache», — поправляет меня Виолетта, а затем похлопывает по сиденью подле себя. Решив, что сейчас мне могут угрожать разве что ее лингвистические нападки, я сажусь рядом.

Около получаса мы болтаем о разных простых вещах — о зимних носках, о любимых пирогах и о том, что у Кальвина фобия божьих коровок и турникетов в метро. Вскоре они с Региной углубляются в серьезные дебаты по поводу разницы между «croque-monsieur» и «croque-madame». Виолетта, пользуясь удобным случаем, придвигает свою парту к моей. Возможно, таким образом она пытается нагнать на меня страху, но это пугает меня не больше, чем приближение слепой трехногой собаки. По крайней мере, именно в этом я пытаюсь себя убедить. Но я все же нервно оглядываюсь в поисках путей отступления, когда она наклоняется и шепчет мне на ухо:

— N'inquiete pas, Sophie. J'ai trouve un nouveau petit copain. Done, nous sommes encore amies, non? — спрашивает она и широко улыбается.

Не волнуйся, Софи. Я нашла нового парня. Так что теперь мы снова друзья, верно?

Ого, вот это скорость. Но облегчение быстро сменяется новой головной болью: судя по моему опыту, возникновение новой любовной интриги у Виолетты означает скорое появление нового вампира-тинейджера в моей школе.

— И кто это? — я оставляю попытки изображать французскую беседу.

Она прижимает палец к губам и произносит, скромно приподняв брови:

— C'est une secrete.

Это секрет.

Но не успеваю я открыть рот, чтобы выжать из нее побольше информации, как раздается стук в дверь. Лысая голова мистера Хэнфилда, учителя испанского и дежурного по коридорам, показывается в дверном проеме и сообщает нам, что пришло время очистить помещение.

— Кто приклеил сюда это? — спрашивает он и отрывает бумагу от стекла. — Вы же знаете, что все классы должны просматриваться из коридора.

Я почти уверена, что это правило он только что сочинил сам, но на всякий случай решаю не спорить с ним. Договорившись снова встретиться на следующей неделе, мы расходимся. Точнее, пытаемся. Кальвин и Регина упрямо продолжают свой спор, а Виолетта, точно приклеившись ко мне, принимается щебетать что-то про статью о трудных расставаниях, которую она недавно прочла («крайне полезные советы, хотя часть про диетическое мороженое показалась мне не очень интересной»), и про то, что она считает Кальвина немного странным. По ее словам, ее новый загадочный мальчик тоже странный, но не настолько. По крайней мере, он не боится неживых предметов.

— И мне кажется, что я ему очень нравлюсь, — добавляет она, когда мы подходим к последнему повороту перед холлом, — хотя в мужчинах всегда трудно что-то понять до конца. Сначала они хотят похитить тебя и устроить свадьбу, а в следующую секунду они оставляют тебя в полном одиночестве рыдать на парковой скамеечке посреди ночи. Притом что пойти тебе некуда. Уж точно не домой, по крайней мере.

Я всматриваюсь в Виолетту, пытаясь понять, к какому участку ее жизни относится эта история — пред- или поствампирскому. Она, слегка нахмурившись, изучает свои туфли. Мне хочется сказать ей что-то ободряющее, но я не знаю, не повлечет ли это за собой миллион вопросов по поводу того, что и откуда я знаю. Так что я ограничиваюсь тем, что слегка подталкиваю ее в сторону, чтобы она не врезалась в бетонную колонну на полном ходу.

— Тогда я этого не понимала, — говорит она, и мне отрадно слышать в ее голосе нотки прежнего упрямства, — но теперь я знаю, что слишком быстро дала Джеймсу то, чего он хотел. Я только теперь это осознаю. Но это уже неважно. В журнале сказано: «Подруги важнее парней», и теперь я с этим полностью согласна.

Мне очень хочется найти редактора этого журнала, прикончить его и станцевать на его могиле. Кроме того, мне бы хотелось раз и навсегда убедить ее в том, что Джеймс не является моим «парнем» ни в каком из смыслов этого слова.