Милая моя - Юрий Иосифович Визбор

ты, «Жигули» и море. Все сбылось.

Тут я заметил, что Ларису больше совершенно не интересует происходящее на площадке. Она отодвинулась в глубокую тень и не спускала глаз с подошедшей пары. «Знакомые ее, что ли?» — подумал я. Между тем на площадке призывам массовика рискнула соответствовать лишь одна женщина, красивая, рослая. И высокая желтая прическа была на ней, как шапка черкеса. Остановившись в центре круга, она, вызывающе подняв подбородок, ожидала конкуренток. Никто не шел. Массовик продолжал зазывать в микрофон. Тут Дима легко подтолкнул свою спутницу.

— Ты что, с ума сошел?

— А что, прекрасная будет хохма! — сказал он, разгораясь от идеи. — Тайно удрать на юг и в первый же вечер на пошлейшем аттракционе… А? Люсь, давай!

— Я очень устала, — ответила она.

— У нас вот тут есть желающие! — закричал Дима и стал выталкивать свою подругу в круг. Блондинка в красном сощурила глаза, пытаясь определить, откуда исходит дерзкий вызов.

— Вот и начало сюжета, — тихо сказала Лариса. Она монтировала все, любой жест, взгляд, пейзаж. Она так была устроена.

— Есть еще желающие? — спросил массовик.

— Есть, но только они не хотят, — ответили из темноты. Массовик дал знак аккордеонисту, и тот извлек из инструмента душераздирающий туш.

— Никогда так не снять, — сказал Элем.

— Никогда, — сказала Лариса.

Оказалось, что игра состояла в том, что надо было вспомнить максимальное количество мужских имен и при произнесении каждого имени двинуться на шаг вперед.

— Драматург! — сказала мне Лариса. — Записал бы.

— Я на отдыхе, — ответил я.

— Начали! — воскликнул массовик.

— Степан! — странным голосом сказала блондинка и совершила первый шаг.

— Рраз! — крикнули вокруг площадки.

— Иван Романович!

— Два!

Дальше следовали: Коля, Додик, Владимир, Сашок, Константин, Терентьев Федор Анисимович («Без личностей!» — закричал массовик), Павлик, Семен, еще раз Семен другой (массовик: «Это не по правилам!»), Боря с автобазы, очкарик, как звать не знаю (массовик: «Очкарик не имя, гражданка выбывает!»). Все вокруг кричали, каждый считал необходимым высказать свое мнение и о Федоре Анисимовиче Терентьеве, и особенно о никому не известном очкарике без имени. Победно оглядывая темноту, блондинка вернулась на прежнее место. Тут же к Люсе подскочил фальшивым опереточным шагом массовик с карандашиком микрофона в руке. Люся взяла микрофон, сделала один шаг и сказала:

— Дима.

И остановилась и протянула микрофон массовику.

— Ну? — сказал массовик.

— Все, — сказала Люся.

— Как все? Выходит, что же — единственное число?

— Вот именно, — сказала она и, давя в себе слезы, быстро пошла к спасительному краю темноты.

Здесь курил уже известный нам Дима, твердо и без колебаний сказавший:

— Ты просто идиотка.

— Что? — спросила она.

— Зачем все это афишировать? Здесь же масса людей отдыхает с «Моспроекта»!

— Фантастика, — сказал Элем.

— Правильно мы назвали картину, — сказала Лариса. — «Ты и я». Сейчас мы видели еще один ее вариант, на другую тему, но с тем же названием.

(Как-то в середине картины Лариса вдруг усомнилась в названии — хорошо ли оно? По ее просьбе я придумал несколько вариантов названия, в том числе и «Библиотечный день». Мне казалось это название неплохим. У моего героя был действительно «тот день» — день для работы с рукописями. Кроме того, название это имело и другой смысл — день, когда можно подумать, остановиться среди суеты. Но в итоге Лариса вернулась к старому названию. «Ты и я» — две судьбы, их взаимосвязь, диапазон взаимной ответственности: и в главном, и в мелочах.)

Система случаев в этой легкомысленной поездке для нас сложилась очень благоприятно: на следующий день мы случайно встретили двух наших симпатичнейших приятелей — геолога Вима и автогонщика Стаса и укатили из Геленджика в бухту Бетта на их замечательной «Победе» (усиленные рессоры, танковый аккумулятор, V-образный мотор «Шерман», 120 сил). Мы сняли дом недалеко от моря, и по ночам было слышно, как шумят волны. Лариса в основном занималась вопросами кормежки пятерых мужиков. Как истинная хозяйка, она садилась в торце стола и орудовала половником. Иногда она кого-нибудь выгоняла из-за стола по причине невымытых рук. Все, чем мы занимались целый год, теперь казалось далеким и почти нереальным. Мы часто вспоминали ту красивую пару с геленджикской танцплощадки — укороченный вариант фильма с нашим названием. По сложным вопросам любви и дружбы у нас обычно выступал Вим, большой специалист в этой тематике. Слова «единственное число», произнесенные замечательным массовиком, вошли в наш местный сленг. Мы играли в волейбол, рыбачили, ходили в горы и даже заблудились. Мы ходили в летнее кино, где простыня с артистами шевелилась под морским ветром. Все это вместе могло быть названо счастьем, впрочем, это и было счастьем — тогда, когда мы были вместе…

1983

Формула времени

Писать о песенном творчестве Булата Шалвовича Окуджавы — дело трудное. Он все написал о себе сам. Его творчеству не нужны ни переводчики, ни толкователи. Шокирующие своей дремучестью предисловия: «…Я в этом произведении хотел изобразить…» — не для него. Он что хотел, то изобразил. Что намеревался сказать — сказал. Потому статья моя — просто заметки старого поклонника и любителя песен Булата Окуджавы.

Песня, как и всякий другой вещественный предмет, разумеется, стареет. «Стих может постареть и ржавчиной покрыться иль потемнеть, как медь времен Аустерлица…» Кто сейчас рискнет вспомнить песни четвертьвековой давности? Самые популярные: «Мишка», «Ландыши», «Чудо-песенка», «Королева красоты». И когда среди этой однодневной травы, на шипящем всеми коленками и сухожилиями магнитофоне «Спалис», где лента шла, как старая недовольная змея, появились первые песни Булата (вот Булат — это было просто, но фамилия была действительно заграничная, некоторые полагали, не тайный ли он итальянец) — вот когда потянулись песенки через Москву 1958 года, как через головку магнитофона, — тут, судари, раздались непристойные крики и резкие высказывания: «А где, товарищи, метафора? Где она — царица поэзии? „Последний троллейбус“ — ни одного поэтического сравнения. И что это за скворчонок? Кто он такой? Он вообще — существует? А „круглые затылки“? Они и без того круглые. Все, что он пишет, — банальность. Ах, какая игра слов: Королев — король! И это в те дни, когда наши лучшие молодые поэты дают нам, понимаете ли, буквально образцы нового слога, новой рифмы: Фидель — фитиль! — этот с неизвестной фамилией пытается добиться дешевой популярности при помощи гитары, отвлекая молодежь от современных задач!» Ах, судари мои, было все это, было. «Литературщина», «цыганщина», «нытье». Конечно, никто не передавал, не печатал. Лишь наивный журнал «Пионер» опубликовал песню о барабанщике, полагая, что раз барабан — значит пионерская тематика.

Несмотря на возмущенные крики с