Милая моя - Юрий Иосифович Визбор

из формулы и поэтики. Это мой собственный закон, вычисленный мною самолично, и я в него верю. Я часто задумывался, почему во время войны, когда работала в советской поэзии масса блистательных мастеров, почему не создавалось песен на стихи Твардовского, например, или Заболоцкого, а лучшим поэтом-песенником стал Алексей Фатьянов. Да потому, что и Твардовский, и Заболоцкий, коли мы уж назвали эти имена, занимались в основном поэтикой и поэзией как таковой. Фатьянов же прекрасно чувствовал и поэтику песни, и ее формулу. Эта формула не обязательно должна быть припевной, но обязательно должна забиваться в хорошей песне как гвоздь в сознание. Возьмите известную строчку «В жизни раз бывает восемнадцать лет». Никакой поэзии в ней абсолютно нет, это банальнейшая истина, которая в стихах была бы просто невыносима, но для песни — это формула. Так вот, на мой взгляд, беда многих песенных поэтов — профессионалов или полупрофессионалов — как раз и заключается в том, что они ищут только эту голую, наиболее запоминающуюся, но примитивную формулу, напрочь забывая о поэзии. Бардовская же песня, во всяком случае в лучших своих проявлениях, старалась найти песенную «формульность», не отрываясь от поэтики, внутри ее самой. И здесь совершенно особая заслуга принадлежит Булату Окуджаве. Он открыл нам новые тайны, «загадочные и пленительные тайны», как говорил Сальери о Глюке, и показал нам всем, что высокую, хорошую поэзию не только можно, но и необходимо внести в песню. Причем у Окуджавы песенная формульность заложена в самой поэтической структуре, строчке, слове-образе даже… «А иначе зачем на земле этой вечной живу?» — это формула: в песне-стихе она повторяется в каждом куплете. Такой же скрепляющей всю песню формулой становится «полночный троллейбус» — заключенный в двух словах точный поэтический образ.

Корр. А есть ли в современном бардовском движении черты, которые вызывают в вас чувство неудовлетворения?

Ю. В. Несомненно. Вот в этом году я был председателем жюри Грушинского фестиваля в Куйбышеве, о котором уже писал ваш журнал. И должен сказать, что, несмотря на очень высокий уровень исполнительский, пожалуй, самый высокий за все одиннадцать куйбышевских фестивалей, и на многие отличные песни, которые там прозвучали, тематически он был менее разнообразен, чем хотелось бы. Ведь «дождь, я один, где ты ходишь?» — подобный круг тем весьма ограничен. И лично для меня гораздо ценнее песня рабочего паренька из Минска «Краски войны» или песня, созданная несколько нескладным на вид линотипистом из Красноярска, с таким ярким образом: «свинец в наборе, которым печатают слова, и свинец в пуле — один и тот же». И чувствовалось, что написаны эти песни очень искренне, лично, от души. А в целом — хотелось бы больше какого-то мужского, что ли, начала, шутки, веселья, черт побери!

Что касается творчества «маститых» бардов, то оно, по-моему, держится на высокой требовательности к себе и на понимании того, что тому же Саше Городницкому или Саше Дольскому не по чину выступать со слабой песней. На высоком уровне работает Женя Клячкин. У него совершенно своя «гитара», которую не спутаешь ни с кем! Кстати, здесь уже появляется профессиональное, серьезное отношение к песне. Я знаю, что каждая новая песня, например, Сухарева, Никитина, Берковского или моя проходит жестокий отбор дружеской критики. То есть существует своеобразный, но очень действенный худсовет.

Корр. Нашим читателям, конечно же, интересно будет узнать, чем занимается сегодня Юрий Визбор.

Ю. В. Постоянная моя работа — это творческое объединение «Экран». Я являюсь штатным сценаристом, коих там всего двое. А кроме того, снимаю сам. Две мои картины получили премии на международных кинофестивалях. Это фильм о ледовом походе «Челюскина», где мы с режиссером Фрадкиным постарались по-новому, с позиций сегодняшнего дня рассказать об этой эпопее, и картина под названием «Доктор» — о члене-корреспонденте Академии медицинских наук, враче-педиатре Станиславе Яковлевиче Долецком. Только что я закончил большой фильм «Братск — вчера и завтра». Сейчас, когда уже прошло достаточно времени после окончания строительства, можно более точно проанализировать и огромные успехи, и ошибки грандиозной стройки, рассказать с максимальным приближением к истине, как невероятным усилием людей был построен не просто гидроузел, а Братский территориально-промышленный комплекс, который явился опорной точкой для дальнейшего шага в Сибирь.

Художественным кино я сейчас занимаюсь минимально. После исполнения роли Бормана посыпалось столько предложений играть каких-то убийц, предателей и других страшных людей, что я сам испугался и наотрез отказался от всех предложений. Снялся только в одной картине Свердловской студии «Миг удачи», так как она оказалась близкой моим привязанностям — о горнолыжниках.

Корр. В свое время вы изобрели удивительно емкую и интересную форму радиожурналистики — песню-репортаж. А не приходила ли вам мысль снять фильм-песню?

Ю. В. Вы знаете, приходила. И даже были какие-то конкретные предложения режиссеров. Но… все это не так просто.

Корр. Мне во всяком случае, как рядовому слушателю, очень обидно, что жанр песни-репортажа сейчас практически исчез. Так может быть, он возродится в кино?

Ю. В. И мне тоже жалко, что в последнее время песни-репортажи в «Кругозоре» умерли. Один Борис Вахнюк пытался еще что-то сделать… А что касается соединения песни и кино, то желание у меня есть, и очень большое, но получится ли, сейчас сказать трудно. Так же, как трудно было в свое время представить, что песня может соединиться с документальными записями. Это казалось просто какой-то ахинеей. А когда мы готовили первый номер «Кругозора» и я сделал пластинку с первой документальной песней-репортажем «На плато Росвумчорр не приходит весна…», то, несмотря на то, что она всем понравилась, мы не были уверены, что это не какая-нибудь жуткая безвкусица или какой-то прокол. И только многочисленная почта, которая сразу же стала поступать в редакцию, поддержала нас. Впоследствии я уже просто ехал в командировку и прямо там сочинял песню о конкретных людях, конкретных событиях и старался, чтобы каждая песня носила какой-то обобщенный характер, могла звучать и самостоятельно. Самой удачной работой в этом плане я считаю песню и пластинку, посвященную Павлу Шкляруку — курсанту училища, который в 19 лет совершил замечательный подвиг. В воздухе у него отказал двигатель — я в свое время был пилотом и знаю, что это такое. Шклярук летел на реактивном самолете. Перед ним был город. Он имел право катапультироваться, но тогда самолет упал бы на жилые кварталы. Тогда он повернул практически уже неуправляемую машину на Волгу. Но здесь, по какой-то злой иронии судьбы, плыл большой многопалубный теплоход. Каким-то чудом Павлу удалось увернуться и от него. Он мог еще