Маленькие ошибки больших девочек - Хизер Макэлхаттон

Слишком много жизненной энергии — это тоже нехорошо. Иногда тебе кажется, что он хочет и может заниматься этим двадцать четыре часа в сутки. Вы только закончили, а он уже снова готов — для тебя это непривычно, ведь городские мужчины такими не бывают. Может, тут дело в трезвости, или стойкости, или лютом холоде. Здешняя жизнь начинает казаться не такой уж скучной, работа превращается в веселое хобби, восьмичасовой отдых от твоего гиперсексуального парня из северных лесов.

Да, ты влюблена и называешь его своим парнем. И для тебя становится ударом, когда весной он говорит тебе, что уезжает учиться в колледж. Ты рыдаешь. (Для молодого человека это слишком горестное зрелище, он пожимает плечами, трет костяшки пальцев и просит тебя «не принимать это так близко к сердцу».) Как заставить его передумать? Что могло бы вынудить его изменить свое решение и остаться с тобой навеки?

Есть только одна вещь, которую северяне ценят превыше всего. Это семья. Если бы ты сказала Питеру, что беременна, он точно остался бы. Без вопросов. Пошел бы работать на лесной склад к своему отцу и переехал бы жить к тебе. Он взял бы на себя эту ответственность и избежал многих лет долгов, разочарований и ожиданий. Посмотри правде в глаза — он все равно потом вернется сюда для того, чтобы работать у своего отца и жениться на толстозадой лютеранке, которая никогда не будет с ним в постели такой, какой можешь быть ты.

Если ты говоришь Питеру, что беременна, перейди к главе 116.

Если ты не говоришь Питеру, что беременна, перейди к главе 117.

Продолжение главы 36

Ты говоришь отцу, чтобы он сам садился в чертову машину и ехал домой без тебя. «Господь все видит!» — кричит он. «И его туда же», — парируешь ты, отчего отец заметно бледнеет. Ну и пусть. Какое тебе дело до того, что Бог обо всем этом думает? Богу до тебя нет никакого дела. За каждую твою ошибку, неверный расчет, неудачу или упущенную возможность наступает скорая расплата, но Он тебя не направляет. Люди говорят, что Бог — творец: только взгляни на склоны Голубых гор, на сирень, на королевских бабочек! Да, Он, может быть, и художник, но уж точно не хореограф.

Так что ты остаешься в участке и сидишь в одной камере с крупной чернокожей женщиной по имени Алексис Лав, которая днем и ночью занимается агрессивным вербальным сексом с женщиной из соседней камеры. Тебе предоставляют адвоката, который организовывает пресс-конференцию. Перед тобой море щелкающих камер и ярких огней. Ты рассказываешь ухмыляющимся репортерам о том, что состоишь в группе художников-активистов, студентов, которые исследуют пределы своего права на свободное выражение мыслей, данное первой поправкой к конституции. Твои родители вносят залог. По дороге домой ты покупаешь себе жареную курицу, а потом долго принимаешь горячий душ.

На следующий день раздается звонок, и тебе предлагают персональную выставку в ведущей галерее в Сохо. Выставка будет называться «Ниспровергательница». Она будет посвящена разрушению и реконструкции. Ты делаешь снимки всех работ ГОПНИКов, увеличиваешь их, ты фотографируешь все плакаты, которые вы переделали, и, прижав их камешками, раскладываешь по галерее в разных неудобных местах. Например, перед парадным входом, перед выходами и перед туалетами, так что публика вынуждена как-то на них реагировать.

Эффект разорвавшейся бомбы. Восторженно-безумные рецензии. У тебя проходит еще две выставки, ты даешь интервью для «Артньюс», и о тебе выходит статья в «Нью-Йорк таймс». Возможно, ты выплыла на волне интереса к искусству или дело в падкости горожан на всякую ерунду, но факт остается фактом: ты стремительно превращаешься в какую-то странную светскую фигуру — безнадежно прекрасную молодую художницу из Нью-Йорка. Ты посещаешь лучшие вечеринки, «правильные» рестораны и начинаешь встречаться с еще одним «талантливым» художником по имени Джек.

В конце концов вы с Джеком переезжаете в студию в Бруклине. Сначала все идиллически прекрасно и по-домашнему уютно: ты жаришь омлеты с базиликом, вы критикуете газеты, ездите в город на электричках, чтобы посещать выставки. Но вскоре он начинает пить немного больше, чем прежде, а потом намного больше, чем прежде. Потом Джек принимается нюхать мет. От этого он сходит с ума, и общаться с ним теперь можно, только если немного нюхать самой.

Деньги, получаемые от торговцев искусством, перекочевывают в карманы наркоторговцев. Теперь ты нюхаешь или колешь мет каждый день, от этого все становится прекрасным, милым и уютным. У Джека намечается выставка в Токио, и он приглашает тебя поехать с ним. В самолете вы под кайфом и настроены драчливо, в городе вы теряетесь и принимаетесь спорить друг с другом. И скоро становитесь известны как парочка испорченных орущих торчков, с которыми трудно ладить, которые постоянно ссорятся и разрушают все, что попадается им на пути.

Первый раз, когда он тебя ударил, было не больно. Ты тут же дала ему сдачи. Сильно. Может, тогда ты и вошла во вкус. Его глупое лицо и смачный звук удара. В следующий раз он дает тебе отпор, но, поскольку ты выше его, тебе не составляет труда совладать с ним (ты лупишь его что есть сил, он становится твоим новым творением — сплошным месивом из синяков, которое ты называешь «наладить общение не удалось»).

Вас обоих приглашают на какую-то дурацкую андеграундную вечеринку, ты красишь волосы в ядовито-зеленый цвет и рисуешь у себя на лице еще больше синяков, чем есть на самом деле. Ты выглядишь как гнилая груша. Вы нюхаете дорожку «спида», а потом еще дорожку кокаина и приходите на вечеринку с большим опозданием. Там все уже вмазались, поэтому с зелеными волосами и лицом в синяках никто из друзей тебя не узнает. Музыка какая-то глупая, сцена оформлена безнадежно старомодно, в духе 2001 года, и ты как раз собираешься уходить, когда какой-то парень у выхода начинает приставать к тебе. Он называет тебя позершей, неудачницей, не способной придумать ничего нового. Тебе уже не в новинку бить мужчин, поэтому ты хватаешь кусок арматуры, валяющийся у недостроенной цементной стены, и бьешь парня в висок.

Джек тянет тебя за плечо. «Пошли!» — говорит он, и лицо у него до того вытянувшееся и испуганное, что ты не сопротивляешься. Он сажает тебя в такси, и вы едете домой. «Какого черта ты натворила?» — спрашивает Джек. Ты пожимаешь плечами: «Парень трахал мне мозги, я ответила тем же. Просто у меня это лучше получилось».

На следующее утро это уже во всех новостях: «Мужчина убит на вечеринке… наркотики… убийца неизвестен…» Оказывается, ты убила художественного критика. Джек шутит, что, с его точки зрения, это вовсе не преступление. Только тебе не смешно. Джим Долинг, самый известный в Нью-Йорке художественный критик, мертв. Ты немедленно уходишь в подполье, но в этом нет необходимости. Тебя никто не разыскивает. Никто даже не помнит, что ты была на той вечеринке.

Проходят недели, сообщения об убитом критике по-прежнему часто попадаются на первых страницах. Проблема в том, что у этого парня было столько врагов, что полиция не представляет, с кого начать. Они допрашивают всех, кто был на вечеринке, но всех свидетелей не найти — нет ни официального списка гостей, ни официального хозяина вечеринки. Показания противоречат друг другу, всем есть что скрывать.