Зачем нужны умные люди? Антропология счастья в эпоху перемен - Анатолий Андреев

С тех пор в Китае стали культивировать трепетное отношение к воробьям [2].

Какова мораль этой поучительной истории, где главное действующее лицо не воробьи и власти, а интеллект?

Интеллект (системное мышление) видит только часть проблемы (прожорливые воробьи крадут наше зерно); решение части проблемы может только усугубить проблему в целом (истребление прожорливых воробьев нанесло еще больше вреда нашему зерну). Чтобы эффективно решать многоуровневую и многогранную проблему, необходимо подключать массивы больших данных. Когда данных становится слишком много, интеллект не справляется с анализом данных и предлагает неверные решения. Интеллект не способен решить задачу уровня 4 «win-win».

Еще более впечатляющим провалом интеллекта была идеологическая логика фашистов, в основе которой лежала нацистская расовая теория. Это была теория превосходства «высшей расы» (немецкой, само собой) над «низшими».

В 1925 году вышла печально известная «Майн кампф»[3] («Моя борьба») Адольфа Гитлера. В ней системно (то есть безупречно с точки зрения интеллекта) изложена теория расизма. Гитлер понимает историю как борьбу рас за жизненное пространство. За выживание.

Если есть «высшая раса» и «низшая раса», логично было бы сделать вывод: зачем разводить на планете людей «генетический мусор» (наподобие «низших» цыган, евреев, славян, африканцев), зачем плодить «прожорливые» и некультурные популяции, когда у человечества есть элитная, породистая раса?

Это нерационально. Интеллект подсказывал (а «передовые» немецкие ученые-интеллектуалы после прихода Гитлера к власти подтверждали): надо бороться за чистоту рядов, за чистоту расы, которая дала миру несравненных философов и музыкантов. «Чистота расы» становится инструментом прогресса. Ничего личного, только логика интеллекта.

Следовательно, низшие расы следует, как бы это изящней выразиться, прибрать с лица земли. Аннигилировать. Ликвидировать как ошибку природы. Истребить к чертовой бабушке. Как?

Обратитесь к интеллекту, и он вам подскажет: концлагеря, газовые камеры, массовые расстрелы, да мало ли чего еще. Лучше всего война, конечно. Технологий, обеспечивающих чистоту расы, много.

Следовательно, война не только желательна и возможна, но и жизненно необходима.

Следовательно, Drang nach Osten (натиск на Восток) [3].

Расовая теория оказалась ошибочной, как и борьба с воробьями в Китае. Но Вторая мировая война случилась. Жертвами «интеллектуальной ошибки» стали сотни миллионов. Сама война стала памятником и символом несостоятельности интеллекта в решении сложных проблем человечества.

Ошибки интеллекта всегда дорого обходились и обходятся людям; за любой военной или геополитической авантюрой всегда стоят «интеллектуальные погрешности». За всемирной катастрофой, если она, не дай бог, однажды случится, будет стоять интеллект.

Уже после Первой мировой войны появилось так называемое «потерянное поколение» (выражение, приписываемое Г. Стайн, введенное в оборот Э. Хемингуэем). Так называют на Западе молодых, очень молодых фронтовиков, участников Первой мировой, независимо от страны, за которую они воевали. Проблемы этого поколения стали темой творчества Э. Хемингуэя, Э. М. Ремарка, Р. Олдингтона, Ф. С. Фитцджеральда и многих других всемирно известных писателей.

Эти молодые люди, которых иногда называют «неучтенными жертвами войны», вернулись с фронта морально, а часто и физически искалеченными. Они утратили веру в человека, в идеалы, в будущее.

«Неучтенные жертвы войны», эти «живые убитые», потеряли веру в силу интеллекта, прежде всего. Интеллект способен породить войну, но он не способен ее предотвратить или прекратить, а война неизбежно делает человека животным: вот что они усвоили своим интеллектом. Это не только фронтовой, но и печальный культурный опыт.

Вторая мировая война, можно сказать, окончательно убила веру в то, что интеллект способен гарантировать людям хоть какое-то будущее.

Широко известные слова Т. Адорно «После Освенцима писать стихи – это варварство» относительно точно выразили смысл разочарования. Мысль, в общем-то, проста: Освенцим и культура – несовместимы. Если Освенцим был в реальности, оказался возможен – следовательно, культуры больше нет. Культура побеждена. Война победила.

Если война возможна всегда, в любое время, если высшие культурные ценности не в состоянии помешать войне, если интеллект, высшая способность человека, бессилен перед войной, то какой смысл говорить о культурных ценностях, о «стихах»?

Если нет способов остановить войну, если культура бессильна, то писать стихи – бессмысленно. Писать стихи «после Освенцима», после того как культура показала свою несостоятельность перед варварами – значит, делать вид, что добро победит зло, значит, предавать культуру. Значит, обманывать себя и других, убаюкивая сказкой о торжестве света над тьмой.

Это не варварство, ибо это хуже, чем варварство, – это именно лицемерие и предательство.

Что ж, потерянных, растерянных и разгневанных людей понять можно. Но сегодня такая реакция на «слабость и беззащитность культуры» – это уже во многом архаическое мироощущение. Если эволюцию человека ограничить пределами интеллекта, то Т. Адорно, а также все, потерявшие веру в могущество интеллекта, правы. Если кроме интеллекта есть еще и разум, то они неправы.

А разум есть.

Разочароваться в интеллекте можно только с помощью интеллекта. Объективно это не вооружает человека перед вызовами, которые уготовил ему мир, а лишь запутывает его. Разочарование в интеллекте неразумно, хотя и закономерно. Понять можно. Согласиться нельзя.

Сомнения в способности интеллекта быть спасителем человека и человечества возникли давно. Наиболее полно, развернуто и масштабно они нашли отражение в творчестве Л. Толстого и Достоевского (хотя еще у А. С. Пушкина в «Пиковой даме» эти сомнения выражены точно и недвусмысленно).

О чем знаменитый роман «Преступление и наказание»?

О преступных наклонностях и возможностях интеллекта. Главный герой романа Родион Романович Раскольников «раскалывает» родину Романовых, Россию. С помощью чего он ее «раскалывает», уничтожает?

С помощью интеллекта, этого окаянного инструмента интеллектуально искушенного Запада. Россию, как известно, умом (интеллектом!) не понять, в Россию можно только верить.

Интеллект идеально спланировал, осуществил и бессовестно (то есть опять же – идеально) обосновал право на преступление. Наказание, согласно Достоевскому, возможно только со стороны веры (со стороны психики, иррационального): иных ресурсов и возможностей покарать «охмуренных интеллектом» у человека нет. Во всяком случае, Достоевский их не обнаружил. Взаимоотношения психики и сознания в версии Достоевского назвали «диалектикой души» (не разглядев за душевной диалектикой, диалектикой чувств, «диалектики сознания»).