Галилей и отрицатели науки - Марио Ливио

Чези считал, что книга Фоскарини “не могла появиться в более удачное время”, “разве только цель ее появления – усилить ярость наших противников и причиняемый ими вред, во что я не верю”, – писал он[132]. Судя по дальнейшим действиям Галилея, он разделял его мнение, по крайней мере вначале. К сожалению, они оба ошибались. Церковный деятель Джованни Чамполи, впоследствии секретарь папы римского Урбана VIII и член Линчейской академии, предсказал в письме, написанном Галилею 21 марта 1615 г., что инквизиция запретит книгу Фоскарини. (Возможно, у Чамполи была инсайдерская информация.)

Первая реакция на книгу Фоскарини последовала в виде мнения теолога-анонима. В первом абзаце он объявил взгляды Фоскарини на коперниканство “скоропалительными”. В своей документированной “Защите” Фоскарини решительно отверг эту характеристику, вновь настойчиво подчеркнув, что имеется четкое различие между вопросами веры и морали, с одной стороны, и связанными с натурфилософией и наукой – с другой. Касательно последних Фоскарини повторил свое предположение, что “Священное Писание не должно истолковываться иначе, чем соответственно тому, что человеческий разум сам вывел из натурного опыта и что явствует из бесчисленных данных”.

Фоскарини отправил экземпляр своей книги и “Защиты” кардиналу Беллармино для оценки, и кардинал ответил 12 апреля 1615 г., подчеркивая три момента:

Формулировки этого письма явно свидетельствуют, что это скорее совет, чем одобрение, как для Фоскарини, так и для Галилея, несмотря на то что письмо Беллармино даже не было адресовано Галилею.

Однако, поспешил добавить кардинал, утверждать, будто Солнце действительно [выделено автором] находится в центре мира и вращается только вокруг себя, не перемещаясь с востока на запад, а Земля располагается на третьем небе и с огромной скоростью вращается вокруг Солнца, – очень опасно, и не только потому, что это раздражает всех философов и теологов-схоластов, но и потому, что это наносит вред Святой Вере, представляя Священное Писание ложным.

Второе замечание Беллармино касалось толкования библейских текстов. Он начал с того, что считал очевидным: “Как вы знаете, Собор [Тридентский] запрещает толковать Писание вразрез с общим согласием Святых Отцов”, но затем подорвал экзегетическую бомбу. В ответ на заявление Фоскарини, что авторитет Святых Отцов в интерпретации Библии распространяется лишь на вопросы веры и нравственности, но не на такие темы, как движение Земли, Беллармино невероятно широко раздвигает пределы того, что назвал бы “вопросами веры”:

Проще говоря, Беллармино утверждает, что не только все сказанное в Писании истинно, но и что все, включая самую банальную фактическую подробность (при условии, что ее смысл ясен), также является “вопросом веры”! Очевидно, при таком, намного более широком определении “вопросов веры” самым влиятельным кардиналом того времени даже движение Земли становилось вопросом веры.

Третье: Беллармино признал, что

– подчеркивая, что было бы недостаточно “показать, что предположение, будто Солнце находится в центре, а Земля – в небесах, достаточно”. Чтобы придать еще больше веса своему последнему утверждению, кардинал замечает, что не кто иной, как царь Соломон, который “не только говорил, вдохновляемый Богом, но и превосходил всех прочих людей мудростью и знанием человеческих наук”, писал в Книге Екклесиаста (1:5): “Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит”. Соответственно, заключает Беллармино, совершенно невероятно, чтобы Солнце на самом деле не двигалось, тем более что каждый ученый “ощущает, что Земля остается неподвижной”, и видит, “что Солнце движется”.

Ответ Беллармино Фоскарини был тщательно изучен, проанализирован и истолкован многочисленными специалистами по Галилею[135], и их мнения на этот счет занимают весь спектр – от самой высокой оценки и утверждения, что Беллармино продемонстрировал широту взглядов прогрессивного ученого, предвосхитившего релятивизм последующих столетий, до полного разгрома за проявленный узколобый консерватизм. Позднее мы вернемся к теологическим моментам, пока же подвергнем более пристальному критическому рассмотрению научные рассуждения Беллармино.

Его вводное утверждение выглядит весьма многообещающим: “…если бы имелось настоящее свидетельство того, что Солнце есть центр мира, то следовало бы с великой осторожностью приступить к объяснению Писания”. Действительно, если бы Беллармино закончил свой ответ этой фразой, то проявил бы интуитивное знание будущего руководящего принципа науки: если новые наблюдения противоречат существующим теориям, теории необходимо пересмотреть. Проблема в том, что сразу за ней он пишет текст, указывающий на то, что он считает такое свидетельство недостижимым. Беллармино приводит несколько объяснений этого ошибочного убеждения, все откровенно антинаучные. Для начала он утверждает, что “соблюдение видимости благопристойности” в астрономии не представляет собой доказательства движения Земли. Даже это, на первый взгляд убедительное, замечание идет вразрез с подлинным научным мышлением. Если две разные теории объясняют все наблюдаемые факты одинаково хорошо, ученым следует отдать предпочтение, хотя бы в предварительном порядке, более простой из них. После открытий Галилея такой процесс, безусловно, сделал бы предпочитаемой теорию Коперника, а не Птолемея, за что все время и выступал Галилей. Конечно, для решающей проверки потребовалось бы найти прямое доказательство движения Земли или получить предсказания двух теорий, которые затем можно было бы проверить наблюдениями или экспериментами. Напротив, Беллармино предпочел держаться излюбленной теории церковников.