Страсти оперной дивы - Марина Серова

– Женечка, нас так сегодня измучили, – примиряюще и устало проговорила Лиля. – Не мучь еще ты. Все и без того в шоке. Кто бы мог подумать… Изольда… это в голове не укладывается. И представляешь, уже откуда-то узнала пресса. Всюду они пролезут… Иосиф выслал к ним Агнессу, та их отправила, конечно… не солоно хлебавши. Но… все равно, если уж узнали… теперь только держись. Такой скандал раздуют…

– Подожди, Лиля… так вы что… вы верите, что это… Изольда? Верите, что она, отработав концерт и выпив для храбрости на банкете, потихонечку смылась, придушила свою давнюю подругу да и вернулась как ни в чем не бывало – продолжать праздновать? Вы в это верите?

Девушки как-то затормозили после моих слов, и на их лицах отобразилось недоумение, но в целом было совершенно ясно, что обе они в виновности Изольды ни секунды не сомневаются.

– Но… Женечка… – медленно начала Лиля. – Ты сама подумай… кому бы еще все это было нужно? Оленька из тех, кто просто не создан для того, чтобы иметь врагов, в театре у нее со всеми были прекрасные отношения, она вот-вот должна была выйти замуж… все так хорошо, так удачно складывалось… и вдруг… И заметь – именно тогда, когда приехала Изольда. Таких совпадений не бывает…

Ясно. Весь мир против нас. Что ж, из этого и будем исходить.

Я пожелала девушкам всего хорошего и, поняв, что здесь мне искать больше нечего, бесконечными коридорами отправилась обратно.

Поскольку на сей раз охранять никого не требовалось, я почти не смотрела по сторонам, сосредоточившись на своих мыслях, и когда из какого-то закоулка прямо на меня вылетел человек с совершенно безумными глазами, даже не успела сориентироваться.

– Тварь!! Убийца!! Гадина!!

Хиленький мужичок, по виду явно перешедший сорокалетний возраст, бросился ко мне и, замахнувшись кулачком, видимо, собрался ударить.

Поймав на лету его руку, я крепко сжала запястье и, надавив на особое место на пульсе, заставила разжать кулак.

– Гадина!! – чувствуя, что нападение его не удалось, в бессилии фыркал мужичок.

– Слышь, отец, – миролюбиво проговорила я. – Ты ничего не перепутал? Какая убийца? Я вообще не местная.

– Убийца!! – пищал мужичок. – И ты, и Изольда эта твоя… Оля… Олюшка… Тварь… четвертовать тебя… сволочь…

Теперь он чуть не плакал, и я поняла, что имею дело с человеком импульсивным и в данный момент совершенно неадекватным.

– Постой… Она… она родственница, что ли, твоя? Оля-то?

– Оля… Олюшка… – не отвечая, продолжал причитать мужичок.

– Племянница? Дочь? – все пыталась добиться я толку.

– Гадина, – вдруг остановив свое нытье, четко и ясно проговорил мужчина, уставившись на меня совершенно нормальными, только очень злыми глазами. – Вот увидишь, отольется тебе. И тебе, и твари этой… все вы… свое получите. Она… она… она мухи не обидела… за всю жизнь. Ангел. Ангел во плоти. А вы… все вы…

Мужчина продолжал еще что-то говорить, но поняв, что тип настолько своеобразен, что не годится даже в подозреваемые, я оставила его в коридоре разговаривать со стенами, а сама продолжила свой путь.

Снова оказавшись в вестибюле, я увидела, что сейчас он не пуст, как обычно, а приютил небольшую оживленно беседующую компанию. При моем появлении все смокли как по команде и, повернувшись в мою сторону, неотступно провожали пытливыми взглядами.

Невыносимо чесался язык что-нибудь произнести вслух по этому поводу, но учитывая общий трагизм обстановки, я сочла за лучшее промолчать.

Но у присутствующих деликатности, по-видимому, не хватило, и, уже выходя в дверь, я услышала злобное шипение, раздавшееся мне вслед:

– Га-а-дина…

В целом отношение доброжелательных коллег было предельно ясно, и я поняла, что с этой стороны помощи ждать не стоит.

Впрочем, и сама я, обуреваемая сомнениями, была очень близка к тому, чтобы принять точку зрения Лили или Аллы, но все-таки результаты экспертизы пока не были известны и какой-то шанс еще оставался.

Поэтому, решив, что предаваться отчаянию и безысходности пока рано, я снова села в машину и, отыскав номер Бориса, нажала вызов.

– Боря? Здравствуй еще раз. Не скажешь ли чего по поводу результатов экспертизы? Все уже просто на краю… не хватает нервов.

– Увы, Женечка! Пока ничего не скажу. Все-таки это ДНК-анализ, не такая простая вещь. Мне и самому интересно… ясно, что от этого зависит… все.

– Вот именно. Я ночь не буду спать.

– Да ладно уж… ночь поспи. А завтра с утречка, со свежими силами… часиков в десять позвони, наверное, уже будет готово. Я тут наладил непосредственный контакт, напрямую общаюсь…

– Со следователями? Теми, кто это дело ведет?

– Ну да. Так что сливаю тебе, можно сказать… из первоисточника. Учти – только по старой дружбе. А так информация секретная. Ты, я надеюсь, никому там…

– Обижаешь. Только какая же она секретная, если во всех новостях уже перетирают?

– Ну, это… это так… пену муссируют. А по поводу конкретных доказательств навряд ли что-то у них есть. Так что ты, считай, обладатель эксклюзива.

– Что ж, буду гордиться. Так, значит, в десять позвонить?

– Да, в районе того.

Попрощавшись с Борей, я решила заехать в гостиницу, чтобы сказать Земелину, что результатов экспертизы придется ждать до завтра, а потом уже отправиться отдыхать и дегустировать непревзойденные блюда тети Милы, по которым я уже успела соскучиться. Конечно, Земелину можно было сообщить новость и по телефону, но, учитывая, в каком состоянии я видела его в последний раз, я сочла за лучшее пообщаться лично. Кто знает, как он там сейчас себя чувствует. Проверить не помешает.

Но, приехав в гостиницу, я обнаружила, что Земелина там нет. Расстроенный Макс, нервно и бессмысленно размахивая дрожащими руками, говорил, что, выкурив почти целиком пачку сигарет, Земелин с кем-то созвонился, а потом уехал, как он, Макс, понял, в тюрьму, на свидание к Изольде.

«Какого черта?!!» – чуть было не заорала я, поняв, какого шухера может наделать там своенравный московский шоумен, привыкший, что все в этой жизни должно подстраиваться под его высокочтимые желания. Но время было упущено, все, что мог испортить Земелин, он наверняка уже испортил, и оставалось только надеяться, что последствия этого посещения будут не такими уж фатальными и неисправимыми.

«В конце концов можно будет поднять старые связи, – думала я, поднимаясь в номер и понимая, что, не дождавшись возвращения Земелина, уезжать нельзя. – Того же Борьку задействовать… Он же говорил, что общается со следствием напрямую. Извиниться, сослаться на состояние аффекта…»

Я пыталась придумать заранее какие-то фразы и речевые обороты, призванные сгладить предполагаемое отрицательное впечатление от посещения продюсера, и, заказав в номер кофе, терпеливо ждала очередных печальных новостей, которые, по моим предположениям, должен был принести Земелин.