Аня и Дом Мечты - Люси Мод Монтгомери

Однажды вечером, когда прозрачная чаша неба была до краев наполнена красным сиянием и малиновки оглашали золотые сумерки радостными гимнами, обращенными к первым звездам, в маленьком Домике Мечты вдруг поднялась суета. По телефону из Глена были вызваны и срочно прибыли доктор Дейв и сиделка в белом чепчике; Марилла шагала взад и вперед по обложенным ракушками садовым дорожкам и почти беззвучно, не шевеля губами, шептала молитвы, а Сюзан сидела в кухне с заткнутыми ватой ушами.

Из окна своего дома Лесли видела, что все окна в маленьком домике ярко освещены, и не могла уснуть.

Июньская ночь была коротка, но она показалась вечностью тем, кто ждал и бодрствовал.

— О, неужели это никогда не кончится? — пробормотала Марилла, но, увидев, какие серьезные и озабоченные лица у сиделки и доктора Дейва, не осмелилась задать никаких других вопросов. Что если Аня… Но Марилла не могла даже думать о подобных «если».

— Не говорите мне, — с чувством заявила Сюзан, отвечая на исполненный муки взгляд Мариллы, — что Бог мог бы оказаться так жесток, чтобы забрать у нас нашего дорогого ягненочка, когда мы все так горячо ее любим!

— Он забрал других, столь же горячо любимых, — хрипло отозвалась Марилла.

Но на рассвете, когда взошедшее солнце разорвало дымку, висевшую над дюнами, превратив ее в яркие радуги, радость пришла в маленький домик. Аня была вне опасности, и беленькая малютка с большими, как у матери, глазами лежала рядом с ней. Гилберт, с посеревшим и осунувшимся после ночных тревог и мук лицом, спустился в кухню, чтобы сообщить новость Марилле и Сюзан.

— Слава Богу, — с дрожью в голосе пробормотала Марилла.

Сюзан встала и вынула вату из ушей.

— Теперь займемся завтраком, — сказала она оживленно. — Я полагаю, что все мы не прочь поесть-попить. Передайте молодой миссис докторше, чтоб ни о чем не беспокоилась. Сюзан у руля! Скажите ей, пусть думает только о своей малютке.

Гилберт печально улыбнулся, выходя из кухни. Аню, чье бледное лицо казалось выбеленным после крещения болью, а глаза горели святой страстью материнства, не нужно было уговаривать думать о ее малютке. Ни о чем другом она и не думала. Несколько часов она вкушала счастье, столь редкостное и глубокое, что спрашивала себя, не завидуют ли ей ангелы в небесах.

— Маленькая Джойс, — пробормотала она, когда в комнату вошла Марилла, чтобы посмотреть на ребенка. — Мы договорились, что если родится девочка, назовем ее Джойс. Было так много тех, в честь кого нам хотелось бы назвать ее, что мы никак не могли выбрать. И в результате остановились на имени Джойс… мы сможем называть ее Джой для краткости… Джой[27]— такое подходящее имя. Ах, Марилла, прежде я думала, что счастлива. Теперь я знаю, что то был лишь приятный сон о счастье, а это — реальность.

— Ты не должна так много говорить, Аня. Подожди, пока к тебе вернутся силы, — предостерегла Марилла.

— Вы же знаете, как мне тяжело не говорить, — улыбнулась Аня.

Сначала она была слишком слаба и слишком счастлива, чтобы заметить, что у Гилберта и сиделки очень серьезный, а у Мариллы скорбный вид. Но затем, так же незаметно холодно и безжалостно, как туман, надвигающийся с моря на сушу, страх прокрался в ее сердце. Почему Гилберт не радуется? Почему он не говорит о ребенке? Почему они дали ей провести с малюткой лишь тот первый райски блаженный час? Неужели… неужели что-то не так?

— Гилберт, — прошептала она умоляюще, — малютка… с ней все хорошо… да? Скажи мне… скажи…

Гилберт долго не оборачивался, затем он склонился над Аней и взглянул ей в глаза. Марилла, которая стояла за дверью и со страхом прислушивалась к происходящему в комнате, услышала жалобный, полный отчаяния стон и бежала в кухню, где заливалась слезами Сюзан.

— Ох, бедный ягненочек.. бедный ягненочек! Как она сможет пережить такое горе, о мисс Касберт? Боюсь, это убьет ее. Она была так счастлива, когда с нетерпением ждала ребеночка и готовила все для него. Неужели же ничего нельзя сделать, мисс Касберт?

— Боюсь, что нет, Сюзан. Гилберт говорит, надежды никакой… Он с самого начала знал, что дитя не выживет.

— И такая милая малютка! — всхлипнула Сюзан. — Я не видела ни одного такого беленького младенца — большей частью они красные или желтые. А эта открыла свои большие глаза, словно ей уже несколько месяцев… Ах, бедная крошка! Ах, бедная молодая миссис докторша!

На закате маленькая душа, явившаяся в этот мир с рассветом, ушла, оставив после себя глубочайшее горе. Мисс Корнелия взяла белую малютку из добрых, но чужих рук сиделки и одела крошечную, похожую на восковую, фигурку в красивое платьице, сшитое для нее Лесли, — об этом попросила сама Лесли. Затем мисс Корнелия отнесла тельце назад и положила рядом с несчастной, убитой горем, ослепшей от слез молодой матерью.

— «Господь дал, Господь и взял»[28], душенька, — сказала она сквозь слезы. — Да будет имя Господне благословенно!

И она ушла, оставив Аню и Гилберта наедине с их маленькой покойницей.

На следующий день крошечная беленькая Джой была положена в обитый бархатом гробик, который Лесли выстлала яблоневым цветом, и унесена на кладбище при церкви, по другую сторону гавани. Мисс Корнелия и Марилла убрали все маленькие, с любовью сшитые наряды, так же как и обшитую тканью корзинку, которая была украшена оборками и кружевами и в которой так хотелось видеть пухлые ручки и ножки и пушистую головку. Маленькой Джой было не суждено спать в этой корзинке… она легла в иную постель — холодную и узкую.

— Это ужасное разочарование для меня, — вздохнула мисс Корнелия. — Я с нетерпением и радостью ждала появления этого ребеночка… и к тому же мне так хотелось, чтобы это была девочка.

— Я могу лишь благодарить Бога, что Аня осталась жива, — сказала Марилла, с содроганием вспоминая те ночные часы, когда девочка, которую она любила, шла долиною смертной тени[29].

— Бедный, бедный ягненочек! Ее сердце разбито, — сокрушалась Сюзан.

— Я завидую Ане, — неожиданно и горячо заявила Лесли. — И я завидовала бы ей, даже если бы она умерла! Она была матерью один прекраснейший день. За такое я с радостью отдала бы мою жизнь!

— Я не стала бы так говорить, Лесли, душенька, — неодобрительно заметила мисс Корнелия. Она боялась, что сдержанная и достойная мисс Касберт сочтет Лесли ужасной особой.

Выздоровление Ани было долгим и трудным по многим причинам. Цветущий, залитый солнцем мир раздражал ее; но и когда лил сильный дождь, было не легче — она представляла себе, как он безжалостно хлещет маленькую могилку за гаванью, а когда ветер задувал под свесы крыши, она слышала в нем печальные голоса, каких никогда не слышала прежде.