Сент-Женевьев-де-Буа - Марина Юденич

Проведя изрядное время в горячей душистой пене и опустошив две маленькие бутылочки виски « RED LEBEL», извлеченные из мини-бара, не добавляя льда и не разбавляя янтарный напиток содовой, он решил для себя, что точку в этой постыдной и сверхъестественной, если взглянуть на нее с позиций милой его сердцу формальной логики, истории, можно поставить единственным способом — а именно: на некоторое, возможно очень продолжительное время прекратить поездки во Францию Простое и возможно не самое оригинальное решение это оказалось вдруг настолько целительным для его явно заболевающего сознания, что принятие его довольно быстро вернуло мысли в привычную наезженную колею — он стал размышлять о том, на кого из коллег и подчиненных придется преложить в ближайшее время контакты с французскими партнерами по бизнесу, а что, напротив придется взять на себя — и эти нехитрые сугубо прагматические размышления заняли его сознание полностью — более он не думал ни о чем.

Таковым был Дмитрий Поляков на протяжении все сорока без малого лет своей жизни и таковым становился он опять после полутора суток пребывания в состоянии если не безумия, то очень и очень к нему близком. Двойная порция виски и горячая ванна подействовали на него, как и обычно — ему захотелось спать, и боясь, растерять это дивное состояние сонного покоя — он стремительно выскочил из ванны и едва-едва промокнув влажное тело большим махровым полотенцем, с наслаждением нырнул в прохладную аккуратно застеленную постель. Сон уже смежал его веки и почему-то он был уверен, что это будет глубокий спокойный сон — без кошмаров и вообще без сновидений Он не мог с точностью сказать конечно, откуда взялась вдруг в нем эта спокойная уверенность — ответ знало только его подсознание — и он был прост — оно намеревалось спасать его травмированное сознание и раненную душу, а для этого все прошлое должно было кануть в нем как в черном бездонном колодце, безоглядно и безвозвратно. В этом было единственное его спасение. Но кого-то, противостоять кому оно не могло и не смело, такой исход явно не устраивал.

Телефонного звонка он не слышал очень долго Мужественное подсознание сражалось до последнего, пытаясь оградить Полякова от вторжения из вне, но противостоять объективной реальности оно могло только до определенного предела. Он настал — и громкий настойчивый звонок прорвал пелену крепкого, без сновидений, как он на то и надеялся, сна — Это ты-ы? — обратился к нему откуда-то издалека, из далекого подернутого туманом забвения прошлого, почти что из небытия низкий хрипловатый голос. Прошлое то было отвратительно и ужасно. Еще не проснувшись как следует, и не вспомнив все, что пыталась укрыть от него понадежнее память, он ощутил приступ ужаса, когда все внутри вдруг становится пустым и гулким, а оборвавшееся сердце стремительно катиться по этому холодному пространству куда-то вниз, вон из несчастного скорченного спазмом страха и покрытого липкой пленкой холодного пота тела. Все это ощутил он внезапно, сжимая телефонную трубку помертвевшими пальцами. Однако в следующие уже мгновенья растормошенная память вынуждена была воспроизвести ему все картины последних полутора суток. И ужас сменила в его груди холодная ярость Похоже сознание и подсознание его решительно объединились теперь и редкий тандем этот вознамерился бороться с воздействием внешнего мира до последнего. Поляков же полагал, что таковым было его собственное решение и он намерен был ему жестко следовать. Старый Поляков, как Афродита, возродившийся из ароматной пены ванны, настоянной на парах доброго виски, не желал уступать место своему нежеланному, нелюбимому, отвратительному во всех своих проявлениях, да и незаконнорожденному, в конце концов, двойнику — Да, это я. И я не желаю с тобой говорить. И не звони, я отключу телефон — Подожди. Пожалуйста, подожди только минуту…

Он бросил трубку на рычаг телефона, а потом снова снял ее. Нет, так не годилось, эти ослы в отеле решат, что он просто плохо положил трубку, и начнут ломиться в номер Надо предупредить, чтобы его просто ни с кем не соединяли, но он не было уверен, что в номер нельзя дозвониться минуя коммутатор отеля Почему-то ему вспомнилось, что каким-то образом это сделать можно Нужно было позвонить консьержу и все выяснить. Он стал разыскивать телефонный справочник, который как назло не находился, хотя обычно в каждой комнате номера обязательно попадался под руку хоть один экземпляр За этим занятием его и застал мелодичный звонок в деверь — Ну, нет! Она намеревается взять меня измором. А вернее своей обезоруживающей наглостью! Но теперь это ей не удастся — приемчики ее, слава Богу, известны Она просто не переступит порога номера, и все тут! А может, просто, не открывать? Нет, не годится! Она поднимет на ноги весь отель, будет верещать, что мне плохо или еще что ни будь в этом роде Нет, какого черта! Я ее не боюсь! Вот именно… Я больше ее не боюсь! Надо открыть дверь и вышвырнуть ее за порог! А потом позвонить в службу охраны и попросить избавить меня от домогательств назойливой девицы! Пусть теперь она объясняется с местными секьюрити, — мысли эти вертелись у него в голове стремительно Часть их он произносил в слух, часть не успевал — они буквально проносились в сознании Столь же стремительными и даже лихорадочными были его телодвижения, он то натягивал на себя тяжелый махровый халат с вензелями отеля на карманах, то снимал его и начинал надевать брюки, то расстегивал брюки и снова тянулся к халату. Звонок повторился — Кто там? — громко и грубо закричал Поляков, и одновременно порхнула в голове трусливая мыслишка вовсе не открывать двери. Взять да послать ее куда подальше, причем по-русски, не стесняясь в выражениях, а то икру видите ли мы по-русски едим, что ж, тогда и фольклор русский извольте слушать! А дверь не открывать… Зачем? Ей и так все будет прекрасно слышно.

— Room — service, — заученно ответил из-за двери механически-вежливый мужской голос, и Поляков почувствовал себя обманутым в худших ожиданиях. От чего, видимо, слегка утратил бдительность — Какой еще, к черту, room — service? — пробормотал он ходу, запахивая полы халата, но дверь открыл.

За дверью предстала ему поначалу действительно привычная картина, которая ассоциируется у любого бывалого постояльца приличных отелей с словосочетанием «room — serviсe» — столик на колесиках, покрытый белой скатертью и сервированный сообразно заказу, который толкал впереди себя официант одетый столь же традиционно — в черном смокинге, белоснежной рубашке и галстуке-бабочке. Однако далее спокойное течение неукоснительного следования традициям было нарушено самым решительным образом Лицо официанта, которому в это момент строгий гостиничный протокол предписывал дежурную улыбку, выражало крайнее изумление, плавно перетекающее в откровенный страх — страх нестандартной ситуации и неизбежного, похоже, скандала. Этого в хороших отелях, и Поляков совсем недавно имел возможность лично в том убедиться, бояться больше всего. Сейчас лицо официанта из « room-service» отеля « Де Крийон» было точь-в-точь, как у ночного портье в отеле «Рояль»

Поляков еще не видел, что именно привело несчастного служителя в состояние шока, но уже хорошо знал, кто это сделал Собственно, весь вопрос заключался лишь в способе, которым на этот раз воспользовалась Ирэн, чтобы добиться своего. Еще Поляков понял, что на первом этапе он проиграл. Но только на первом.