Возвращение снежной королевы - Наталья Александрова

– Кто там? – послышался слабый голос. – Зина, я же просила не беспокоить…

– Это не Зина, – громко сказала Лера, не скрываясь прошла к окну и отдернула занавески. – Узнаете, Татьяна Ивановна?

Женщина в кресле изумленно вскрикнула и заслонила глаза от яркого света, хлынувшего в окно. Но еще больше удивилась Лера. Они виделись с Татьяной Ивановной года четыре назад, когда Лера впервые приехала в Петербург. Тогда это была женщина немолодая, конечно, как казалось Лере, но очень и очень ухоженная. Теперь перед Лерой в кресле сидела изможденная старуха. Волосы, прежде тщательно прокрашенные и уложенные, теперь свисали неживыми седыми прядями, кожа на лице обвисла и была мертвенно-серого цвета, тусклые глаза болезненно щурились.

– Ты? – Татьяна Ивановна подняла худую руку и прикрыла впалый рот. – Откуда ты взялась? Что тебе надо?

– Шоколада, – нелюбезно ответила Лера, неуместная жалость при виде того, как изменилась Татьяна Ивановна, тотчас ее покинула, как только та заговорила.

– Как ты вошла? – Глаза у Татьяны забегали, она протянула руку, но Лера вовремя выхватила у нее телефон.

– Куда это вы звонить намылились? Уж не в Контору ли? Выслужиться торопитесь? Что они вам пообещали? Здоровье вернуть? Омолодиться?

– Ты права, – неожиданно твердым голосом ответила Татьяна Ивановна, – ничем они мне не помогут, ну так и я им помогать не стану. Пускай сами своими делами занимаются. Это я так, по старой памяти, испугалась. На самом деле бояться-то мне теперь нечего и некого. Тебя вон тоже не боюсь, я, видишь ли, умираю. Врачи говорят – несколько месяцев осталось.

Она поглядела на Леру, но та только дернула плечом – дескать, мне-то какое дело, это ваши проблемы. Тогда Татьяна Ивановна на ощупь нашла на столе упаковку таблеток, положила одну под язык и помолчала, прикрыв глаза.

– Зачем пожаловала? – спросила она наконец. – Что ты натворила?

– А вы будто не знаете? – усмехнулась Лера. – Разве эти, из Конторы, вам не объяснили? Они моим папочкой интересуются, точно? А я до недавнего времени и понятия не имела, кто он такой, даже фамилии не знала. И вы-то тут, интересно, каким боком замешаны? Зачем они к вам приходили?

– А вот это уж ты мне удружила, – зло ответила Татьяна Ивановна, – они во Владимире у тебя дома мой адрес нашли, вот и притащились. Так что за это тебя приходится благодарить.

Она тяжело вздохнула и вытерла платком выступившую на висках испарину.

– Вот что, давайте-ка вы мне подробно расскажете все, что знаете о моем папаше и отчего им вдруг так Контора заинтересовалась, – предложила Лера. – Если все толково изложите, я сразу уйду и больше вас не побеспокою.

Татьяна Ивановна снова надолго замолчала, потом вскинула глаза на Леру.

– Ладно, – сказала она, – видно, пришло время тебе все рассказать. С собой в могилу не унесешь. Мать-то когда умерла?

– В прошлом году, – хмуро ответила Лера, – от инсульта, скоропостижно, даже не поняла, что умирает.

– Хорошая смерть, – вздохнула Татьяна Ивановна, – в одну минуту… А я вот гнию тут…

– Ага, в сорок четыре года, – поддакнула Лера, – да еще смерть сына родного пережить… Вы уж лучше молчите…

– Мы в больнице с твоей мамой познакомились, – начала Татьяна Ивановна.

Две девочки – одна Катя, совсем молоденькая, после медучилища, вторая – Татьяна, почти закончившая медицинский институт, считавшая себя очень взрослой и опытной. Они были такие разные: Таня – из семьи потомственных врачей, папа – военный хирург, квартира в центре, а Катя – приезжая из провинции, жила с теткой на окраине города в большом старом доме, где была так называемая коридорная система – из длиннющего коридора выходили многочисленные комнаты, в одном конце была общая кухня с четырьмя плитами, в другом – туалет. Тетка была очень набожной, ходила всегда в черном и соблюдала постные дни. Еще она неустанно шипела на Катю и грозила ей карами небесными за любой пустяковый проступок.

Однако девушки подружились – у Кати был замечательный характер – ласковый и светлый. Ее любили больные, просили почаще улыбаться, называли солнышком, говорили, что от одного ее присутствия они быстрее выздоравливают. На нее никогда не жаловались родственники пациентов – напротив, сочувственно глядели на тоненькую Катину фигурку и подкармливали просто так, от души, особенно в дни поста, потому что истовая тетка ее перед Пасхой, к примеру, ела одну квашеную капусту и следила, чтобы Катя в рот не брала не то что мясного, а даже белой булки. Мужчины постарше называли Катю дочкой, выздоравливающие помоложе пытались заигрывать и даже ухаживать. Катя была со всеми одинаково приветлива, и даже придирчивые старухи не замечали за ней никаких амурных отношений с пациентами.

Но однажды в больнице появился один парень…

В этом месте рассказа Татьяна Ивановна замолчала и долго смотрела в стену перед собой.

– Ну? – не выдержала Лера. – И что парень? Это и был Андрей Градов?

– Скажи Зине, чтобы воды принесла, – прошелестела Татьяна Ивановна, – в горле пересохло…

– Я сама принесу!

Когда Лера вернулась, хозяйка квартиры откашлялась, выпила воды и продолжила рассказ.

Лейтенант десантных войск Андрей Градов сломал ногу, прыгнув с парашютом, его положили в Военно-медицинскую академию, где Танин отец очень удачно сделал ему несколько операций. Нога почти выправилась, а в их больницу Градова перевели потому, что только у них был какой-то дорогой и редкий заграничный растягивающий аппарат. Танин отец принимал в лейтенанте большое участие, парню грозила инвалидность.

Татьяне с первого взгляда понравился героический двухметровый десантник. Его лицо нельзя было назвать красивым – слишком жесткие скулы, упрямый подбородок, губы всегда плотно сжаты. Светлые волосы топорщились коротким ежиком, и очень прозрачные серо-голубые глаза, казалось, дышали январским холодом. Андрей редко улыбался, но тогда лицо его преображалось, и глаза становились просто голубыми и не такими холодными.

Слишком поздно Татьяна поняла, что лед в этих глазах тает только в присутствии Кати. Сначала она успокаивала себя тем, что Катя на всех больных так влияет, тем более что Андрей с ней самой был уважительно-вежлив – знал, чья она дочь, а Таниного отца он просто боготворил, ведь тот фактически спас ему ногу.

Такой человек, как Градов, думала Татьяна, просто не может полюбить Катю – маленькую, незаметную мышку. Что в ней есть? Только улыбка да глазищи в пол-лица – в общем, как говорят, ни рожи, ни кожи. Ни жилплощади, а это тоже важно. Но не для любви.

И как-то она случайно услышала разговор старшей медсестры и нянечки. В нем роман Катерины с Градовым обсуждался как дело решенное. Оказывается, все давно знали, только она узнала последней. А может, просто не хотела замечать очевидное?

Катя так похорошела, что сомнений ни у кого не осталось. Теперь глаза ее сияли, улыбка не сходила с лица, которым хотелось любоваться. Заведующий отделением теперь тоже на полном серьезе утверждал, что больные должны выздоравливать от одного Катиного вида. Татьяна скрепя сердце смирилась, хотя все ее существо противилось этому.