Сиротка. В ладонях судьбы - Мари-Бернадетт Дюпюи

Монахини переглянулись почти испуганно. Они с подозрением уставились на эту девочку с бритым черепом, кожа которой была светлее, чем у других обитателей пансиона. На ее руке выступили капли крови там, где ее оцарапали.

— Можешь налить себе стакан воды, — сказала одна из сестер.

— Я отведу тебя в класс, — добавила другая.

Киона поняла, что выиграла крошечную битву, наставляемая кем-то невидимым. Это ее немного утешило. Прохладная вода потекла в пересохшее горло, и это было восхитительное ощущение. «Благодарю тебя, Иисус», — с чувством подумала девочка.

Шикутими, Бюро по делам индейцев[28], понедельник, 21 сентября 1942 года

Эрмина очутилась в точно такой же ситуации, как ее отец несколько дней назад. Она видела перед собой относительно вежливого чиновника, явно питающего к ней недоверие. Подробно изложив ему цель своего визита, она так и не получила удовлетворительного ответа.

— Мадам, у меня нет никакой информации о ребенке, про которого вы мне рассказали, — во второй раз заявил мужчина. — Прежде чем ехать сюда, вам следовало послать письменный запрос. К тому же нет никакого официального документа, подтверждающего вашу родственную связь с этой Кионой, что меня, впрочем, не удивляет, учитывая, что у индейцев вообще нет удостоверений личности.

Молодая женщина смерила своего собеседника холодным взглядом.

— Месье, в субботу я была в полицейском участке Роберваля, где мне посоветовали прекратить поиски. В воскресенье я села на поезд до Шикутими. Вчера вечером такси доставило меня в пансион, где одна из моих подруг, кузина моего мужа, училась в детстве. Я говорю «училась», но правильнее будет сказать «мучилась»! Меня приняли лишь потому, что я грозилась устроить скандал. Увы! Кионы не было среди несчастных детей, которых я видела во дворе. А мне так нужно ее найти! Куда мне ехать теперь? Прошу вас, помогите мне, месье!

Чиновник, нахмурившись, закурил сигарету. Он полистал свой толстый журнал с притворно внимательным видом.

— Мадам, сожалею, но вам лучше послать письменный запрос в вышестоящую инстанцию в Монреале. К тому же вы, возможно, забыли, что сейчас идет война! Наши солдаты сражаются вдали от родины, бензин продается по карточкам, многие товары первой необходимости тоже. А вы не придумали ничего лучше, как колесить по региону в поисках какой-то дальней родственницы, к тому же метиски! Позвольте мне высказать свое мнение. Если эта девочка попала в правительственное учреждение, то это для ее же пользы. Она больше не будет умирать от голода и холода в лесах, когда наступит зима. Я хотел бы вам помочь, но прежде вы должны доказать, что ребенок действительно является сводной сестрой вашего мужа и крестницей вашего отца. Вы же явились сюда без единого документа, который мог бы подтвердить ваши слова.

Эрмина была вынуждена согласиться. Она покинула Валь-Жальбер поспешно, очень расстроив своих детей и даже не удосужившись запросить свидетельство о крещении Кионы. У кюре, крестившего ее в больнице, когда ей было всего девять месяцев, должны были остаться доказательства этого таинства.

— Признаю, что допустила промах, — согласилась она. — Я думала, что все будет намного проще. Но я утверждаю, что моя сводная сестра была отправлена в пансион по ошибке.

«Какая же я идиотка! — подумала Эрмина. — Я буквально сбежала из Валь-Жальбера, считая, что нужно действовать без промедления. Мне так хотелось, чтобы со мной поехала Мадлен или Шарлотта! Но я чувствовала, что детям необходимо их присутствие. Они так опечалены смертью Талы!»

В глубине души ей нравилась эта поездка в одиночестве. Она вспомнила, как ехала в поезде из Лак-Сен-Жана. Небо было нежно-серого цвета. «Красивый пейзаж успокаивал мою тревогу и страх. Я всем сердцем молилась о Тале, чтобы ее душа нашла покой. Но какая мать будет спокойна, зная, что ее дочь в опасности?»

— Месье, вы могли бы, по крайней мере, сообщить мне адреса пансионов, которые вам известны, — более мягким тоном сказала она. — Я готова их все посетить.

— Мне очень жаль, но я располагаю информацией лишь по своему округу, — ответил он.

Молодая женщина чувствовала, что он лжет. Она раздумывала, имеет ли смысл давать ему деньги. Именно это ей посоветовала Лора, снабдив определенной суммой на случай подобного отношения. «Пачка долларов откроет рот самым неразговорчивым, — уточнила ее мать. — Я вовсе не такое ревнивое чудовище, как считает твой отец. Я тоже переживаю за Киону. Мадлен рассказала мне о том, что ей пришлось пережить в пансионе…»

Вспомнив дрожащий от волнения голос Лоры, когда та произносила эти слова, Эрмина почувствовала, как к горлу подступили слезы. «Мама больше не вспоминает о своем прошлом[29], но она очень чувствительна к таким вещам. Она не выносит насилия по отношению к женщине, тем более к ребенку. Когда отец Шарлотты начал распускать руки, она оказала мне неоценимую помощь».

— Месье, я позволю себе настаивать, — помолчав, заявила она. — У меня есть связи в Квебеке, в частности я знакома с одной журналисткой из «Пресс». Она может написать статью об истинных условиях жизни юных индейцев в этих пансионах.

— Это ваше право, — ответил чиновник. — Но только скажите мне, кому это интересно? Кому? Мы вкладываем деньги, чтобы вытащить индейский народ из нищеты. Эти дети, которых вы так жалеете, научатся читать и писать, смогут найти себе работу, поймут, что должны отказаться от жалкого образа жизни своих родителей. А теперь я попрошу вас уйти. У меня много работы.

Исчерпав все аргументы, потеряв последнее терпение, Эрмина сдалась. Она бы с удовольствием встряхнула изворотливого чиновника за воротник его рубашки, высказав все, что о нем думает, но это было не самым лучшим выходом, учитывая, что в ближайшем будущем ей придется снова к нему обращаться.

Оказавшись на тротуаре улицы Жак-Картье, молодая женщина с облегчением вздохнула. После этих тягостных переговоров ей требовались свежий воздух и пространство. Она подняла задумчивый взгляд вверх, к колокольням собора Сен-Франсуа-Ксавье. Шикутими славился улицами с крутыми склонами. Не торопясь, она направилась в сторону отеля «Шикутими» на улице Расин.

На нее нахлынули чудесные воспоминания. Она вспомнила, как они катались на санях с Тошаном, затерявшись вдвоем среди огромного заснеженного пейзажа. Собаки лаяли, подгоняемые холодом. «Я всегда чувствовала себя счастливее на берегу Перибонки, возле своего мужа и Талы. Сейчас я это осознаю. Религия монтанье лучше всего соотносится с моим мироощущением».

Она шла, не глядя по сторонам. Моросил мелкий дождь, мостовые блестели. В бежевом плаще, с прикрытыми платком волосами, она чувствовала себя чужестранкой в незнакомом городе. Ничто не привлекало ее внимания: ни вывески магазинов, ни шум проезжающих автомобилей.