Неотразимая - Конни Брокуэй

В своем воображении Фиа уже тогда выделила его из всех, вернее сказать, она выделила его в своем сердце. Его обращение с ней и галантность только укрепили ее мнение о его необыкновенности. Каким ребенком она была тогда! Какая наивность!

Сейчас она понимала, что галантность была просто иронией и жалостью к ребенку. Что ж, сейчас по крайней мере он не испытывал к ней жалости.

Она гордо вскинула подбородок, и лицо ее приняло непроницаемое выражение – прекрасная маска, столько раз спасавшая ее. Она сумела выжить, зная, что она дочь Карра, потому что научилась смотреть правде в лицо, не прятаться от нее, как бы горька она ни была. А правда заключалась в следующем. По мнению Томаса Донна, она оправдала предсказание, которое он когда-то сделал, назвав ее просто шлюшкой своего отца. Именно поэтому – так, во всяком случае, Томас, наверное, объяснял это себе – он и увез ее из Лондона, избавив от нее Джеймса Бартона. Что ж, она не позволит ему насладиться исполнением его плана. Если она и согласилась на похищение, то теперь хорошенько проучит его.

Она поморгала глазами, не желая, чтобы Томас заметил ее слезы. Фиа хотела, чтобы он хоть немного понял, что такое остаться совсем без иллюзий. Он предал тот идеал, который она носила в своем сердце все эти годы. Для нее Томас Донн был примером мужчины, которого не интересовали животные наслаждения и животная похоть, мужчины, который стремится к тому, что ценит. В ее представлении он был способен хотеть только ту женщину, которую любит.

Фиа совершенно не интересовало, что по отношению к Томасу она была в высшей степени несправедлива. Он никогда не просил ее отводить себе то высокое положение, которое она приписала ему. Не важно, что сейчас у Томаса усталый и измученный вид. Все, что происходило, не имеет никакого отношения к справедливости. Справедливость всегда была для Фиа понятием малодостойным. И сейчас тем более она не собиралась обращать внимание на такие пустяки. Она искала не справедливости, а возмездия.

Томаса, которого она однажды создала в своем девичьем воображении, не существовало. А настоящий Томас вопреки презрению, недоверию, низкому мнению о ней хочет ее.

Фиа остро чувствовала это по его взглядам, нерешительности, когда ему очень хотелось дотронуться до нее и он уступал своим порывам. Но самое главное – она видела, каких усилий ему стоит сдерживаться и не касаться ее. Как напрягается его тело, когда он подходит к ней. Какой запах исходит от него. Она ощущала его желание по возбуждению, которое он пытался скрыть, и по тому, как накалялся воздух между ними, когда они оказывались близко друг к другу. Желание. Презрение. Все смешалось.

Фиа плотнее закуталась в шаль.

– Леди Фиа?

Вздрогнув, она очнулась от размышлений и с огорчением поняла, что плачет. Фиа быстро вытерла слезы тыльной стороной ладони и повернулась к Томасу, поняв, что еще и дрожит.

– Да, капитан Донн, – громко отозвалась она, чтобы он услышал, и вспомнила, что поклялась отомстить ему.

Томас схватил камзол, быстро спустился и ловко накинул его ей на плечи. Неожиданно Фиа стало очень тепло, он словно окутал ее собой, заглушил все остальные чувства.

– Вы хорошо себя чувствуете? Вас больше не укачивает? – поинтересовался Томас.

– Мне намного лучше, благодарю вас. «Черт бы побрал этого человека! Опять он о том, каково мне пришлось недавно», – недобра отметила она про себя, вспомнив, что предстала в невыгодном свете, а ведь задумала его соблазнить. Трудно иметь соблазнительный вид, когда тебя непрерывно тошнит и ты сидишь, склонившись над тазом.

– Вид, однако, у вас не очень здоровый, – пробормотал Томас.

Фиа рассмеялась:

– Капитан, я даже не знаю, как ответить на такую галантность. Уточните, пожалуйста, насколько плохо я выгляжу, – кокетливо попросила она и подумала: «Ну, теперь он наверняка разозлится».

Брови Томаса угрожающе сдвинулись.

– Болезнь сделала вас очень бледной. Под глазами появились темные круги, а в остальном вы, как всегда, неотразимы, – ворчливо произнес он. – Думаю, даже на смертном одре вы будете выглядеть такой же прекрасной.

Это вывело Фиа из равновесия. Она хотела сказать что-нибудь резкое и колкое, но не смогла подобрать ничего подходящего и спросила:

– А вам бы хотелось, чтобы мне и дальше было плохо?

– Зачем? – Томас в недоумении посмотрел на Фиа.

– Чтобы удовлетворить свое любопытство относительно того, насколько плохо я могу выглядеть.

Томас удивился еще больше.

– Я бы никогда не стал поступать с вами так жестоко.

– Неужели? Но вы же похитили меня из моего дома, оторвали от друзей и семьи, увозите в неизвестность и не хотите даже сказать куда. – Она очень мило улыбнулась. – Неужели вы станете обвинять меня в том, что я считаю вас жестоким человеком?

– На то есть причины, – ответил Томас.

– Что же это за причины? – Фиа взмахнула рукой, указывая на море. – Теперь мы далеко от Лондона, и, кажется, вы вполне можете объяснить мне причину такого необычного поступка. Необычного, поскольку вы уверяете, что не собираетесь соблазнять меня.

– Не собираюсь.

– Что же тогда? – Фиа изумленно приподняла одну бровь.

– Я привез вас сюда не для того, чтобы соблазнять, а чтобы уберечь своего друга Джеймса Бартона от вашего влияния.

Фиа вскинула голову и рассмеялась.

– О-о! – Она сделала вид, что рассмеялась до слез, и смахнула воображаемые слезинки. – О! Замечательно! Давайте проверим, правильно ли я вас поняла. Вы здесь со мной только для того, чтобы в Лондоне со мной не был ваш друг. Верно?

– В основном да. – Глаза Томаса сузились.

– Вы простите меня, если я вам не поверю? – весело улыбнулась Фиа.

– Но это правда. Хотите верьте, хотите нет, мне все равно.

– А мне не все равно, – пробормотала Фиа, делая шаг по направлению к Томасу. Его широкая грудь прикрывала ее от ветра. Тепло его камзола согревало. – Мне не все равно, потому что я считаю вас лжецом, капитан. – Теперь настала очередь Томаса возмущаться. Он вскинул голову. Если бы она не была женщиной, он бы ударил ее. Фиа продолжала: – Я знаю, вы убедили себя, что спасаете Джеймса от ужасной ошибки, но правда заключается в том, и я заставлю вас признать эту правду, что вы похитили меня потому, что хотите меня. Я нужна вам не как заложница, не как пленница, я нужна вам как любовница.

– Ошибаетесь. – Это слово прозвучало как клятва.

– Вы не оставляете мне никакого выбора, кроме как продемонстрировать вам, что я права, – рассмеялась Фиа. На лице Томаса отразилось что-то похожее на брезгливость.

– Я полагал, что вы уже достаточно взрослая, чтобы забыть эти детские игры, Фиа. – Она вспыхнула от этого упрека, ей было неприятно разочарование, явно прозвучавшее в его голосе. Мужчины редко разочаровывались в ней. Иногда они разочаровывались в ее решениях, если те противоречили их собственным планам, но никогда – в Фиа. Она спряталась за своей непроницаемой маской и прижала руку к его груди.