Главный противник. Тайная война за СССР - Николай Долгополов

— Конечно, причина в предательстве.

— И Эймса тоже предали?

— Безусловно.

— Кто бы рассказал, как наша разведка вообще на него вышла.

— Выходят. Без таких агентов никак нельзя ни им, ни нам. Жаль, что пока нельзя рассказать о том, как это происходит. Давайте вернемся к теме предательства. Пока существуют разведки, такие люди как Гордиевский и Калугин есть в этом ряду и будут.

— Геворк Андреевич, Вы ставите Калугина в один ряд с Гордиевским?

— Без сомнений. Он — явный предатель. И не надо было его последний раз отпускать в США. Не исключено, что и в дело Эймса он тоже приложил руку. Но предатели — существа отпетые. В спецслужбах, куда перебежали, на них тоже смотрят как на людей второго сорта. Раньше пытались из себя делать борцов против коммунизма, мол, выдавали своих на идейной основе. Сейчас эта мода ушла, под кого теперь окрашиваться? И оправдываться-то нечем. Я только одно скажу: среди нелегалов предателей практически не было.

— Как же «не было»? А подполковник Вик Хейханен, который жил в США и предал Фишера-Абеля?

— А, тот пьяница и разложившийся человек? Его нелегалом можно назвать с огромной натяжкой. Разведчик должен чувствовать, если его помощник, агент встает на дорожку, которая может привести к печальным, трагическим последствиям. Абель это понял, просил об отзыве Вика. Центр менял связника, но человек, отправлявшийся на смену, до места не доехал: произошел несчастный случай, трагическое и редчайшее стечение обстоятельств, обернувшееся трагедией и для Абеля. И ни в коем случае нельзя держать при себе ничего компрометирующего. Всегда помнить, что если у вас даже при случайном обыске найдут письма на чужом языке, то это — почти провал.

— Геворк Андреевич, но ведь когда человек годами в отрыве от Родины, от любимых и близких. И если уж раз в году на чужбину тебе пишут отец с матерью или сын, дочка, что, такую весточку нельзя сохранить, носить, простите за сентиментальность, на сердце?

Гоар Левоновна хмурится осуждающе:

— Ни в коем случае, никогда! Мы читали и перечитывали письмо дважды, трижды и сразу же сжигали. Правила такие. Жалко? Даже больно, но сделать ничего нельзя и все тут. Это чувство надо в себе воспитывать и уметь справляться с иными позывами и желаниями. Иначе сразу ставишь под удар и себя, и других. Маленькие, ничтожные вещи способны нанести ущерб непоправимый. Береженого Бог бережет. Нас он сберег.

Своя жизнь после чужой

— Геворк Андреевич, судя по вашему рабочему телефону, вы от дел не отходите?

— Тружусь.

— И ездите на работу каждый день?

— Стараюсь.

— Так далеко ведь.

— Не так уж. Отъезд на работу каждое утро — в девять, и минут через 40 уже на месте. Вот обратно иногда на час — полтора в пробке. А на работе — все свои, обстановка и деловая, и дружеская. Пока приношу пользу, мне самому приятно. И помогает держать форму. У меня свой праздник: 4 февраля. С этого дня — 4 февраля 1940 года и по сегодняшний день я в разведке. 45 лет, считая иранский период, в нелегальной разведке в зарубежье. Со льготами, которые полагаются, выходит за 120 лет с лишни.

Гоар Левоновна: — А я в разведке на два года меньше. Вокруг нас все помоложе, говорят, мы еще не родились, а вы уже работали.

— Геворк Андреевич, вы — полковник?

— Полковник. Поздно получил. Это в 1968-м. Мне тогда уже 44 года было. Я до этого вопрос поднимал, чтоб звание присвоили. Но кадровик не понял, говорит: «Зачем вам звание? Ходите свободно». Обидно! Спасибо, Андропов присвоил.

— Гоар Левоновна, а вы по званию кто?

— А я так и не была аттестована. Председатель КГБ Чебриков, правда, в 1986 году, когда я формально на пенсию выходила, назначил мне пенсию полковника — 250 рублей, по тем временам немало. Но сейчас, понятно, обыкновенную пенсию получаю. Плюс дотацию небольшую. Работником сейчас не считаюсь. Помогаю, чем могу.

— Позвольте вопрос, возможно, и не совсем деликатный. Столько десятилетий в зарубежье и на такой смертельно опасной работе. Вы материально хотя бы обеспечены нормально? Ведь там нажитое, догадываюсь, ушло безвозвратно, а здесь есть хоть что-то? Может, осталось от отца?

— У него был большой дом в Ростове, — Геворк Андреевич даже показывает мне фотографию особняка. — И купчая отцовская сохранилась. Теперь в этом двухэтажном доме живут 12 семей. Мы с Гоар ездили, смотрели. Естественно, на дом мы не претендуем. Когда вся семья вернулась в начале 50-х из Тегерана, нам хотели дать квартиру в Ереване. Но отец отказался. Сказал, что мы — люди относительно обеспеченные, построим все сами, и квартиру попросил дать нуждающимся. Только вот дали или не дали — этого я вам уже не скажу.

— Вы считаете себя людьми обеспеченными?

— По нашим меркам, конечно.

— Дача, машина?

— Дачу несколько лет назад подарила разведка. Машину — продали. Да и была она у нас тут в солидном двадцатилетнем возрасте. Счастье-то совсем не в том. Мы сделали все, что только могли и вернулись домой, на Родину. Вот в этом — счастье.

— Если можно, в общих словах, чем сейчас занимаетесь?

— В общих: с молодежью встречаюсь, готовим их к такой же работе, как наша. Плюс много езжу по России, и один, и с Гоар, стараемся не отказывать, когда приглашают. Недавно был в Астане.

— До Казахстана часа четыре лета — тяжело.

— Когда видишь, как люди ждут, о тяжестях не вспоминаешь. Бываю не только в специальных наших вузах. Недавно снова заглянул в московскую финансово-экономическую академию: выступал в ней года два назад. Теперь студенты музей открыли, есть наши с женой фотографии, стенды.

— После стольких лет безвестности — такая популярность. Вас, наверное, и на улице узнают? Не давит?

— Узнают и в Ереване, мы туда стараемся пару раз в год обязательно выбраться, и дома, в Москве.

— Вы же со звездочкой.

Гоар Левоновна: — Нет, Жора со звездочкой редко.

— Подходят: «Извините, вы тот разведчик — Вартанян? Позвольте пожать вашу руку, спасибо за то, что сделали, гордимся вами…» Конечно, никак не давит. Приятная популярность. Ощущаешь, что какой-то след мы с Гоар оставили.

— Геворк Андреевич, если работаете с молодыми ребятами, значит, есть продолжатели вашего дела? Та часть разведки, к которой принадлежите вы, остается?

— Конечно. И дает результаты. Люди, которых мы годы назад готовили, возвращаются с боевого поста. Хорошие ребята — у нас отличная смена.

— Догадываюсь, вы с ними сегодня занимаетесь не языками…

— Нет. Просто напутствия, пожелания. Иногда у них возникают вопросы — отвечаю. А так — есть у нас, можно сказать, тренеры, которые дают им все, что надо.

— Знаком со многими разведчиками, и радовался их долголетию. Герой России Алексей Николаевич Ботян в 92 года снялся в фильме, по субботам играет в волейбол, а на премьере своей картины как же тактично, но отбрил иностранного журналиста, задававшего некорректные вопросы. Джордж Блейк накануне 85-летия написал книгу. Корифеи разведки Гудзь, Мукасей, Старинов ушли, когда им было за 100! Гудзю, когда ему уже стукнула сотня, я помогал выбирать лыжные палки. У 100-летнего Мукасея память была поразительная. Расскажет мне эпизод-другой, и наутро звонок: давайте эту деталь исключим, еще не время, а вот эту прибавим. Долгую жизнь прожили Герои России и светлейшие головы Феклисов, Барковский, до конца дней остававшийся потрясающим собеседником. В свои солиднейшие годы поражали глубочайшей культурой американец Коэн, немец Вольф, наши Судоплатов, Соколов, Зарубина… Это только те, кого я знал. Ну, неслучайно такое. В чем-то же, но есть секрет плодотворного долголетия?