Саша, привет! - Дмитрий Данилов

– Да, господин… Василий Палыч, да, я понимаю.

– Ну хорошо.

Начальник Комбината склоняется к Серёже, легко касается задней стороны шеи Серёжи. Серёжа дёргается всем телом.

– Извините меня, пожалуйста. Извините меня, пожалуйста. Извините меня, пожалуйста. Извините меня, пожалуйста. Извините меня, пожалуйста. Извините меня, пожалуйста. Извините меня, пожалуйста.

– Хорошо, хорошо, достаточно. Ну, вот видите?

Начальник Комбината склоняется к Серёже, легко касается задней стороны шеи Серёжи. Серёжа как-то резко расслабляется, фокусирует взгляд.

– Сергей Петрович, я надеюсь, что у нас в дальнейшем не будет взаимного непонимания на этот счёт. Насчёт побегов. Договорились?

Сияющая улыбка начальника Комбината.

– Да, конечно. Да, вы извините меня. Знаете, как-то много стрессов было. Как-то вот… перенервничал.

– Сергей Петрович, ну конечно, ну что же мы, звери какие, да мы всё понимаем. Я всё, всё прекрасно понимаю. Это обычное дело. Не вы первый, как говорится, не вы последний.

– Да… да-да-да.

– Вот и хорошо, Сергей Петрович. Если вы не возражаете, я тут займусь делами. Трудный сейчас период, отчёт годовой надо сдавать. Вы ведь у нас уже год?

– Кажется, ещё нет. Я весной прибыл.

– А, ну, значит, полгода, больше уже. Скоро год. Будете наш ветеран.

– Василий Палыч, а можно вопрос? Скажите… я вот тут думал… а правда, что нас тут ведь не расстреливают? Кажется, ни одного расстрела пока не было. Пока я здесь.

– Сергей Петрович, это хороший вопрос. Я рад, что вы думаете об этом. Но, увы, мне нечего вам сказать сверх того, что я говорил вам при первой встрече и при заселении. Программа настроена на расстрел в день, который никто из нас не знает. Я очень сочувствую вам, понимаю, как тягостно вот это ожидание. Говорят, что некоторые заключённые думают, что уже скорее бы, быстрее бы наступила эта определённость. Но мне кажется, что нужно наслаждаться каждым моментом жизни. Вы можете прожить долгую жизнь и спокойно умереть здесь в глубокой старости. Мне кажется, надо просто настраиваться на это. А там – как бог даст. А то, что расстрелов не было, – ну так вы у нас пока ещё года не пробыли. Значит, программа не определила никому расстрела в дни вашего пребывания. Ну и хорошо, я считаю. Не так ли?

– Не так ли. Мистер Нетакли.

– Что? Сергей Петрович, я понимаю вас. Вам надо сейчас просто пройти в номер… в вашу камеру… и поспать. Поспите спокойно, завтра утром действие «Доброго возвращения» уже прекратится. Надо просто перетерпеть. И не делайте так больше, хорошо?

– Да. Конечно. Хорошо.

– Ну вот и славно. До свидания, Сергей Петрович! Хорошего вам дня!

– И вам тоже. Спасибо. До свидания. Дня. Дня. Д… Д… ня.

Слышится осторожный стук в дверь. Да, войдите. В камеру (номер) Серёжи входит Борис Михайлович, раввин, служитель иудаизма.

– Сергей Петрович, можно к вам? Здравствуйте!

– Да, Борис Михайлович, конечно.

– Как вы?

– Ну, как. Да нормально. Ожидаю смертную казнь, к которой приговорён за Страшное Преступление.

– Да, Сергей Петрович, понимаю. Да.

– Да – в смысле, что преступление действительно страшное?

– Ну нет, что вы. Я же ещё с самого начала сказал, что, на мой взгляд, тут нет вообще никакого преступления.

– Ну спасибо, Борис Михайлович. Вы простите меня, ради бога. Просто, знаете, уже чудятся разные вещи.

– Да я понимаю вас прекрасно, Сергей Петрович. Футбол смотрите?

– Да так, поглядываю.

– Неинтересно стало, да? «Зенит» всех крушит, уже понятно, кто чемпионом станет.

– Да. В общем. Как там «Торпедо» ваше? В вышку собираются?

– Да пока непонятно. Инвестор ни да ни нет не говорит. Похоже, не собираются. Так и будем бултыхаться между «Балтикой» и «Тюменью».

– Да, сочувствую. У нас, если вдуматься, не лучше.

– Ну у вас перспективы. Вон молодёжь какая. Вообще!

– Да, есть хорошие. Но перспектив, я думаю, у них особых нет. Бомжи купят, посадят на лавку, и всё. Или мясо. Будут у мясных блистать.

– Бомжи – это кто, простите?

– «Зенит».

– А. Ну да. Я, знаете, не разбираюсь в этих вот фанатских кличках.

– Ну и правильно. Это нам, филологам, надо разбираться, а не раввинам.

– Тоже верно. А сборную смотрели? С чехами-то как, а?

– Да, видел. Да ничего особенного на самом деле. Они безнадёжные.

– Да. Позор, просто позор.

– Борис Михайлович, а вы за нашу сборную болеете? За Россию?

– Ну конечно. А как же?

– Вы меня простите, пожалуйста. Я, наверное, в обычной жизни такой вопрос бы не задал, но мне сейчас, как говорится, бояться нечего. Я хотел спросить…

– Насчёт национальной самоидентификации?

– Ну, как бы да. Это же сборная России. Вы, еврей, раввин, за Россию? Действительно? Прошу заметить, я вас спрашиваю, имея в виду, что я сам далеко не уверен, что я за Россию.

Борис Михайлович снимает очки, протирает, снова надевает.

– Сергей Петрович. Я, конечно, мог бы обидеться, сказать что-то про антисемитизм и так далее. Но… я знаю, что вы хороший человек. Хороший русский человек. Я это сразу понял. Поэтому я на вас не обижаюсь. Сергей Петрович, да, я за Россию. Ну а за кого мне быть? За кого болеть? За Израиль? Я там даже не был ни разу.

– Но это ведь ваша страна. Хорошо, когда где-то в мире есть ваша страна. Которая всегда примет, защитит. Израиль – отличная страна. Я бы на вашем месте был бы как раз за Израиль.

– Но вот видите, вы не на моём месте. Знаете, я не то чтобы очень сильно об этом думаю. Я многие вещи от отца перенял. Он простой человек был, работал инженером на ЗИЛе. Стопроцентный еврей. Предки – раввины из местечек белорусских. За «Торпедо» болел и меня приучил, я уже говорил вам, кажется. Он был, знаете, настоящий советский патриот. Любил нашу страну, искренне. Я его по молодости про Израиль спрашивал, он говорил, что да, это тоже наша страна. Но главная наша страна – Советский Союз. Ну вот. Я не знаю, это от отца или нет, но вот я тоже. Я люблю Россию, это моя страна, моя культура. Да, я нашу еврейскую культуру, конечно, тоже люблю, это моё, родное. Но… я русский еврей, понимаете. Вот знаете, в Нью-Йорке всех русских евреев называют русскими, и они себя сами так называют. Ну вот, так и я. Как-то привык быть за Россию. Не хочу никуда отсюда уезжать. Не знаю. Трудно, может быть, объяснить. Просто вот как-то так. Люблю Россию, русских. Да мы от них, от вас в смысле, ничем толком не отличаемся. Да. Это трудная тема, не все мои соплеменники и единоверцы меня поймут, но вот так.