Я дрался на танке. Продолжение бестселлера "Я дрался на Т-34" - Артем Драбкин

— Вы осваивали целый спектр?

— Да сначала посадили на танкетку Т-27. Потом Т-60, а после, как освоили, — Т-70, на котором год должны были учиться. Программа жесткая была: 9 часов занятий плюс три часа самоподготовки — это 12, а тут еще обед, завтрак и ужин. После ужина: уход за оружием, личное время для того, чтобы написать письмо. Времени было мало. Учебный процесс фактически шел 9 месяцев. В июле мы сдавали экзамены. Потом у нас были полевые занятия, выезжали на несколько дней. Как в настоящем бою с точки зрения маршрута и так далее. Потом нас выпустили. Присвоили нам звания лейтенантов. Два или три человека получили мл. лейтенантов — они не совсем успешно сдали экзамены. Выдали нам форму, звездочки. Как раз в 1943 году ввели новую форму. И тем не менее мы ходили в столовую строем. Сапоги выдали нам кирзовые, и то хорошо — пехотинцам выдавали обмотки. И вот в конце августа мы уже собирались отправляться по назначению. Построили нас и объявили: «В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР отныне присвоить звание мл. лейтенантов». Звездочки долой, а в удостоверение перед словом «лейтенант» поставили «мл.», и точка. И мы поехали на фронт. Я попал в группу, которая отправлялась на Брянский фронт. Нас сопровождал подполковник. Он нас отпустил по домам, сказав, чтобы через три дня собрались в Ряжске.

На одной из станций, что между Орлом и Тулой, видели результаты недавних боев. Село, церковь, а на церкви башня тридцатьчетверки, рядом корпус весь развороченный. Экипаж испарился. Это оставило неприятный осадок. Мы прибыли в Брянск. Побыли несколько дней. Нас разместили в отдельный сводный танковый батальон. Буквально через неделю, в начале октября, нас отправили на Второй Прибалтийский фронт. Добрались мы до Великих Лук, а затем до станции Устожка. Днем слякоть, а ночью морозы. Мы прибыли в 78-ю отдельную Мемельскую танковую бригаду, которой командовал Кочергин. На вооружении стояли Т-70. Это был ноябрь. Осень была дождливая и снежная. В землянках стояла вода. Сапоги наши прохудились. Дали валенки. А валенки мокрые, сушить где — негде, и застудил я легкие, попал в госпиталь. Да к тому же у меня началась чесотка. Лечили… Когда обратно прибыл, машина вышла из строя, и нас решили отправить в Москву.

— Сломалась?

— Сломалась или подбили, шут ее знает. Заменять нечем.

Прибыли в Москву. Направили нас в Сызрань на переподготовку на СУ-76, что выпускались на базе Т-70. Как раз в ночь с 7-го на 8-е поездом мы ехали на Куйбышев, мне сравнялось 20 лет. Помню, в Москве купил две бутылки водки, а на закуску нам паек давали. Стоила бутылка водки 400 рублей. Получали мы так: командир танка — 650 рублей, 400 рублей за звание (мл. лейтенант) и плюс 50 процентов полевых. Короче говоря, 800 рублей я нашел, и по дороге мы это дело отметили. В Сызрани меня признали негодным для обучения — с сердцем не в порядке. Откровенно говоря, я обрадовался, потому что СУ-76 крайне неблагоприятна для экипажа. Отправили меня на переподготовку на Т-34.

В конце июля 1944 года нас отправляют в Горький. За городом располагался запасной танковый полк. Там формировались экипажи, взводы и роты. Там происходило сколачивание. Мне определили механика-водителя, командира орудия и заряжающего. А радист-пулеметчик был только на командирском танке. Были ребята, которые постарше меня и по званию повыше, они были командирами взводов. Кто-то командиром роты. Мы отрабатывали упражнения для сплочения экипажа, взаимопонимание отрабатывали, все приемы, которые необходимы. Также и во взводах, мы, офицеры, проводили занятия. Жили не в палатках, а в землянках. Жарко, июль. Там песок и сосновый лес, не успели заснуть, как нас начали мошки атаковать. Утром стали обмениваться впечатлениями, ребята говорят: «А мы уходим отсюда подальше в лес и спим на деревьях». Деревья лиственные. Я попробовал один раз, когда невтерпеж стало. На суку задремал. На стуле сидеть и то сложно, а тут… вот такие были условия. Через какое-то время мы пошли на Сормовский завод. Он был известен речными судами, мы там помогали собирать танки и одновременно знакомились с устройством машины. Получили машины и после учения с боевой стрельбой, завершив сколачивание экипажа, погрузились и через Москву на Белорусский вокзал, это уже понятно — оттуда только на запад, не в Прибалтику, не в Карелию и не на Украину. Хороший был день. Мы прибыли поздно, ночью, и салют был. Какой-то город на Украине освободили. Потом поехали — Кунцево, Вязьма и дальше. На одной станции подсоединили нам госпиталь, его передовой отряд, который ехал к новому месту дислокации. Мы, когда остановились, вышли, смотрим — гуляют женщины, девушки, в основном девушки. Познакомились. Была там одна девушка, ей было 17 лет. Мы расстались, но обменялись адресами. Завязалась у нас переписка. Потом она нарушилась. У меня остался ее московский адрес. Потом после войны я к ней приехал, и мы поженились. Так вместе и живем. Прибыли мы в Польшу, на Пулавский плацдарм в 36-ю Краснознаменную орденов Суворова и Кутузова Танковую бригаду 11-го Берлинского Краснознаменного орденов Суворова и Кутузова танкового корпуса. Как раз наш плацдарм располагался против г. Раменка, за освобождение корпусу присвоили звание Раменский. Марш совершили, наша авиация там все охраняла, и во время марша на нас никто не посмел напасть. Побыли мы на нашей стороне, провели учения, боевую стрельбу. Было и такое упражнение: заряжающий берет лопату и идет метрах в 10–20 впереди танка, штык лопаты перемещает влево-вправо, вверх-вниз, а наводчик должен прицел орудия держать по центру этой лопаты. Я тоже тренировался — это очень тяжело. Обязательно нужна взаимозаменяемость. Механик-водитель тоже тренировался — мало ли что случится в боевой обстановке. Он меньше, но, тем не менее, он освоил все необходимые приемы, при случае чтобы мог и из пушки, и из пулемета стрелять.

Немцы хотели нас сбросить в Вислу с этого плацдарма, поэтому мы всегда находились в боевой готовности номер один. Рыли окопы на танкоопасных направлениях. На одном из танкоопасных направлений вырыли ночью окопы. Утром всех командиров танков и командиров взводов повели по маршруту, по которому мы будем продвигаться, наши окопы размещались на открытом месте, справа лес, слева ручей проходит, впереди свободное место и лесок, за ним немцы. Туман был. Пока туда-сюда, туман разреживаться стал, и нас засекли, мы слышим — мины, и кто куда. Рядом траншея, а там вода, в воду не хочется. Я руками и ногами на край траншеи и опускаюсь туда, несколько мин выбросили, затишье, руки-ноги уже стали мертветь, еле поднялся, но не замочился.

Простояли мы там довольно долго. И вот 14 января утром артподготовка. Сигналом был залп «катюш», и пошли. Мы первый день в боях не участвовали — участвовали танки непосредственной поддержки пехоты. Что там говорить, не самое лучшее для танкистов прорыв обороны с противотанковой артиллерией, но я не видел по дороге ни одного нашего подбитого танка. На третий день 16-го получилось так, что наш взвод был в походной заставе, наш экипаж во взводе был первым, и вот подошли к Кракову. Остановились. Стоит рубленый сарай, на западной стороне куры под нижним бревном на солнышке греются. Обед. На марше два раза ели, если позволяла обстановка. Скоро солнце сядет. Дали нам по 100 граммов — принесли крышку от котелка, в которой был налит спирт. Его давали 43,5 кубика. Только мы сели — команда: «По машинам!» Котелки-то ладно. А куда спирт девать? Оставили с тем расчетом, что вернемся и выпьем. Мы сели. Идем. Там подъемчик небольшой. Показался домик, около него стоит пушка. Я командую: «Осколочным заряжай!» Командир орудия у меня Пугачев, москвич. Такой рыжий здоровый парень. Я говорю: «Стреляй». Он дрожит. Метров двести — недалеко, и видно, как из домика выбегает расчет. Я его отстранил, выстрелил, снаряд разорвался рядом, они убежали, он пришел в себя и вторым снарядом пушку разбили. Дальше едем, смотрим — поле. Что-то подозрительное. Мины. По радио докладываю: «Вроде минное поле». Обхожу слева. Налево повернулся — сбоку по дороге идет колонна танков. Даю команду: «Подкалиберным заряжай! Не стреляй. Команду дам». А танки вроде немецкие — с набалдашником (дульный тормоз. — А.Д.). Мы наперерез — они на нас ноль внимания, ближе подъезжаем — ИС-2. Они остановились. Мы вышли на дорогу и пошли по шоссе. От шоссе небольшой уклон, насыпь, механик говорит: «Давайте сойдем с шоссе и пойдем под прикрытием насыпи». Так и сделали. И тут по нас открыли огонь. Попадают или в насыпь, или мимо нас. Остановились. Уже стемнело, у меня отказала радиостанция, к нам пришел посыльный от командира батальона. Командир приказал вернуться, и мы задним ходом отошли. Вернулись. Экипаж остался в машине, автоматчики рядом. Доложил комбату: «По вашему приказанию прибыл». Он командира взвода матом: «Юноша чуть ли не первый бой принимает и то догадался, а ты на рожон полез!» Оказалось, что танк командира взвода подбили, пока он двигался по шоссе. Ранило механика-водителя, машина не загорелась, но была повреждена. Всего подбили две машины. С другой роты, Белов, командир орудия, погиб. Встретила нас зенитная батарея, 88-миллиметровые пушки. Утром пошли дальше, и смотрим, впереди пушка на прицепе. Фуганули — они застряли, Видимо, это было то самое орудие, что по нас стреляло. Город Томашув, это на реке Пилица, западный приток Вислы, там немцы взорвали мост через реку, нам пришлось форсировать по дну, а перед этим колонну немцев раздавили.