Любовь не помнит зла - Вера Колочкова

— Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три… — неожиданно засмеялась Леся и, выйдя на тропу, закружилась в вальсе.

— Ты чего, Леськ? — улыбаясь, радостно уставился на нее Илька.

— Да так, ничего… Песенка одна привязалась, с утра в голове вертится.

Песенка действительно весело руководила Лесей все утро. Она ее в старом кино слышала и, казалось, не особо и запомнила. А тут вдруг всплыла в памяти, да так настойчиво! В том кино тоже пикник был, только на фоне осенних листьев. Героиня сидела в шезлонге, а вокруг суетилась мужская, очень интеллигентная компания, и песенка эта трогательно звучала за кадром: «…будет весна, полагаете? Да, полагаю… Я уж давно эту белую книгу читаю…» А потом у этой героини все хорошо в жизни сложилось. Может, и для нее не зря эта песенка внутри поется? Может, и ей свое счастье суждено встретить? Как в том фильме? Случайное, непредвиденное, похожее на этого парня с яркими синими глазами, который машет им призывно рукой от костра?

— Все, мы нагулялись! Давайте ваши шашлыки! Илька замерз совсем! — Леся подбежала к Андрею с Кирюхой, обогнав намного замешкавшихся Ритку с Ильей.

— Слушай, а подружка-то у тебя симпатичная… — задумчиво проговорил Кирюха, наблюдая, как неуклюжей каракатицей пробирается меж деревьев через снежную целину Ритка.

— Кто — симпатичная? — удивленным хором переспросили Андрей и Леся, сойдясь взглядами на лице Кирюхи. Потом переглянулись и, будто поймав на лету свое взаимное удивление, дружно, на одном радостном вдохе спохватились и чересчур убедительно, практически в один голос затараторили:

— Да, да, конечно! Очень симпатичная! Очень!

— Она и хозяйка хорошая, знаешь! В смысле домашнего уюта всякого, стирки-готовки… — еще и приврала для пущей убедительности Леся.

— И ты ей, по-моему, тоже понравился! — подхватил Лесину нахваливающую интонацию Андрей.

Вдруг он поймал себя на мысли, что именно так он и жил всегда. Рядом с этой женщиной. И поддакивал ей с радостной во всем готовностью — тоже всегда. И даже будто это доставляло ему особое удовольствие. Он даже головой слегка потряс, отгоняя наваждение. Но оно лишь усмехнулось внутри, хитренько погрозив пальцем, зря, парень, стараешься… Никуда я из тебя теперь не уйду…

— Так и не надо уходить… — пробурчал он себе под нос, улыбнувшись.

— Куда не надо уходить? — подняла на него удивленные и радостные глаза Леся.

— Да это я так… Про себя подумал…

Леся улыбнулась, поняла будто. И глаз больше не отвела. Так и стояли они друг против друга, держа в руках стаканы с коньяком и горячие шампуры с мясом. Сначала улыбками разговаривали, а потом глазами начали. «Что это? Что это с нами происходит?» — будто спрашивала Леся. «Да я и сам не знаю… Видимо, что-то очень хорошее!» — отвечал ей его синий веселый взгляд. А потом они разом отвели глаза друг от друга, будто уже решили для себя что-то. Он, по крайней мере, точно решил. А она, похоже, с радостью приняла это решение, так и не проговоренное вслух. Что ж, так бывает, наверное. Любовь, говорят, зарождается на небесах, а там о ней не шибко разговаривают. Как случается, так и случается. А остальное, суетно-жизненное и бытовое, оно потом, уже следом подтянется…

— Скоро Новый год… — тихо произнесла зачем-то Леся, колыхнув слегка в стакане коньяк.

— Ага. Будем вместе встречать. Ты согласна? — тоже встряхнул своим стаканом Андрей.

И снова она посмотрела на него так, будто спрашивала: а хорошо ли это? Правильно ли? И снова он отвечал ей взглядом — да, да! Именно правильно, именно так и надо! Тут и сомневаться не стоит.

Впрочем, они были не одиноки в проявлении своих вдруг нахлынувших откровений. Ритка, присевшая у костра на раскладной стульчик, вовсю кокетничала с Кирюхой, уплетая за обе щеки шашлык и запивая его коньяком. Не умела Ритка вот так — глазами разговаривать. Более практичная в жизни была. Какие взгляды, какие глаза, когда надо брать дичь голыми руками? А проморгаешь — улетит, одно перышко от хвоста в руках останется. Тем более дичь попалась интересная, холостая, для завязывания матримониальных отношений вполне годящаяся.

Илька, присев по другую сторону костра, долго еще глядел, как опускаются декабрьские синие сумерки на снежный темнеющий лес. Потом вздохнул, взял из Кирюхиных рук горячий шампур с пахучим мясом, с удовольствием вонзился в него зубами. Вкусно. Горячая добавка к удовольствию созерцания. Но — всего лишь добавка, и не более того. Так он давно для себя решил.

* * *

Довольно странно, что раньше он полагал себя счастливым человеком. Вроде того — все у него сложилось, все срослось. Чего, чего срослось-то? Жизнь ведет за собой, словно телка на веревочке, а он бежит и радуется, как идиот. Женили — женился, сытую жизнь дали — взял, налили — выпил… А сейчас даже назад не хотелось оглядываться. Господи, как же он жил без нее, без Леськи?

Андрей давно уже проснулся, наблюдал из-под опущенных ресниц, как она гладит ему рубашку, вся сосредоточившись на этом занятии. Как смешно набирает воду в рот и, надув щеки, старается брызгать ею без звука, чтоб его не разбудить, и ничего у нее при этом не получается, и вода течет по подбородку, и попадает не в то горло, и Леся кашляет в ладошку коротко и испуганно, кося в его сторону глазами. Наконец он не выдержал и начал смеяться. И Леся, смутившись, махнула на него рукой и тоже засмеялась, и зимнее солнце светило прямо в глаза, и вкусно пахло из кухни горячими бутербродами, которые Леся готовила на завтрак. Вот оно, стопроцентное мужицкое счастье, такое, что дышать трудно. Полцарства за стопроцентное мужицкое двухнедельное счастье. Полжизни! Хотя почему — полцарства и полжизни? Уж отдавать, так все. Оно того стоит. И, кстати, почему он обозвал его двухнедельным? Это уж вовсе ерунда, это уж дудки…

— Леськ, выходи за меня замуж!

— Что? — испуганно обернулась она к нему от гладильной доски. — Что ты сказал?

— Что слышала. Делаю тебе предложение руки и сердца. Пойдешь замуж?

— Ага… Сейчас вот рубашку твою доглажу и сразу пойду. С ума, что ли, сошел? Ты ж женатый!

— Сегодня женатый, завтра холостой. Так пойдешь или нет? Хотя чего я тебя спрашиваю… Головой в мешок, и готово…

Леся хихикнула, глянула на Андрея испуганно и в то же время немного снисходительно, как глядит мать на задавшего трудный недетский вопрос ребенка.

— Я вообще-то серьезно, Лесь.

Он отбросил в сторону одеяло, вскочил на ноги, шагнул к ней, притянул к себе за плечи. Потом сжал в руках так сильно, что она даже ойкнуть не могла, только сопела, прижавшись носом к его плечу.

— Давай жить вместе. Я по-другому больше не смогу, честное слово. Если хочешь, я каждый день буду тебе в любви объясняться… Прямо с утра. Всю оставшуюся жизнь. Хочешь?

— Мгм! — утробно и сердито промычала она и попыталась дернуть головой, высвободиться из его цепких объятий. Андрей ласково погладил ее по голове, отпуская, проговорил менторским нежным голосом: