Массажист - Дарья Плещеева

Но Маша почему-то хотела, чтобы Соледад спела романс в полную силу, сколько хватает легких, мало беспокоясь об эмоциях и о соседях. Возможно, она почуяла какие-то перемены и в сердце, и в горле подруги. Ну ладно – Соледад запела:

Она повторила этот рефрен «все о тебе!» – и почувствовала, что в ней действительно накопилась сила для следующих строк:

На свете не было человека, которому она могла бы сказать это, однако душа уже созрела для поиска – и на горизонте обозначился мужской силуэт, медленно растущий. И сердце вновь было свободно, и сердце вновь требовало невозможного.

запрокинув голову и смеясь, Соледад завершила романс, радостный, невзирая на призрак былого, загубленную жизнь, могилу и прочие апухтинские кошмары.

– Йесс-сс! – закричала Маша. – А что я тебе говорила?! Получилось! Получилось! Класс!

Игорь, как оказалось, стоявший все это время в дверях, зааплодировал.

Это было подлинное счастье: наконец-то все они слились воедино – Соледад, голос и романс.

И тут зазвонил мобильник Игоря.

– Да, я, – сказал он. – Все в порядке, вернулась. Они репетировали, все телефоны вырубили. Да, сейчас дам.

Он протянул аппаратик Соледад.

– Георгий, – представился голос в трубке. – Весь день до тебя дозвониться не могу. Я у твоего дома, сейчас буду наверху.

– Да, – сказала Соледад.

У нее было ощущение, будто она собрала пирамиду из сверкающих хрустальных шаров, пронизанную светом пирамиду, и вдруг из-под нижних шаров выдернули основание, и все разлетелось в прах, сверкая тонкими острыми осколками.

– Иди, – сказала ничего не понявшая Маша. – Он тебя уже давно ищет, как ты уехала… Иди давай! Потом спускайтесь оба ужинать!

Возникло пылкое желание сказать «нет», раз и навсегда. Соледад чувствовала, что с Георгием у нее ничего не может получиться, но так чувствовала сегодняшняя утренняя Соледад, а была еще и вчерашняя, а главное – было их на самом деле несколько – месячной давности, годичной давности, и среди них затесалась одна – как-то пожелавшая, чтобы этот уверенный в себе мужчина стал ее женихом (да – сперва женихом!), потом, возможно, мужем, надежным мужем, знающим цену своему слову. Всем скопом эти недовольные женщины накинулись на одну, сиюминутную, радостную. И что же из этого могло получиться?

Соледад молча прошла мимо Игоря и открыла дверь.

Георгий поднимался по лестнице. В руке он держал пластиковую папку.

– Идем. Я тебя кое-чем обрадую, – он улыбнулся.

Когда Соледад впустила его в квартиру, он сразу прошел в гостиную, но садиться не стал, остановился возле старого резного буфета. Достав из папки фотографию, он выложил ее на полированное дерево.

– Этот?

Соледад взглянула – и отвела глаза. Она не желала никогда больше видеть сфотографированного человека.

– Как видишь, узнать правду было несложно. Там есть и другие снимки. Но смотреть на них незачем.

– Зачем ты принес их?

– Чтобы ты знала: я докопался. Сейчас ты сердишься на меня, но постарайся понять, почему я так поступил. Когда у человека гнойный нарыв, должен прийти хирург со скальпелем и вскрыть этот нарыв. Пока он не отравил весь организм. Считай, что я хирург.

– Непохож ты на хирурга.

– И все же. Будь последовательна, дорогая. Ты ждала, чтобы пришел кто-то, со шпагой жениха в руке, и только это могло тебе помочь. Ну вот он я. И я за тебя готов действительно его заколоть – если это тебя успокоит и даст тебе жить так, как хочется… если это освободит твою память…

Соледад ничего не ответила. Тяжесть, от которой она избавилась, возвращалась. Первыми поникли плечи – и она, вспомнив бугорки под пиджаком Тибальда, испугалась, ей только этого недоставало.

– Ты слишком долго думала об этом, – тихо продолжал Георгий. – Я даже догадываюсь, что именно приходило тебе в голову. Это гной, нарыв нужно вскрыть.

– Ценой его смерти?

– А разве ты не думала об этом?

Соледад промолчала. Действительно, такие мысли приходили, и не раз. Но все они были нелепые, имеющие мало шансов на воплощение: скажем, этот человек с дешевой гитарой, одумавшись и ужаснувшись, мчится вымаливать прощение, Соледад не пускает его в дом, он лезет по стенке к окошку, срывается и расшибается об асфальт. Это, на ее взгляд, было бы подходящей для него карой – да только сперва нужно, чтобы он одумался и ужаснулся! Прочее было столь же нереально – хотя Соледад догадывалась, кто из ее знакомых подсказал бы, как теперь нанимают киллеров.

– Мало ли о чем я думала. И хватит об этом.

– Нет, не хватит. Один раз нужно разобраться до конца. Я не могу видеть, как ты себя изводишь. Тебе сейчас нужна только победа. Один удар, но настоящий. И тогда ты сможешь быть по-настоящему счастлива. Ты уж мне поверь, – негромко, но очень убедительно говорил Георгий. – Я, если ты заметила, мужчина, и я хочу решить этот вопрос по-мужски, а не оставлять тебя во власти твоей случайной неудачи.

– Я и теперь счастлива.

– Нет.

С каждым его словом что-то менялось в Соледад. Она села и почувствовала, что тяжелое тело растекается по дивану. Георгий был безжалостен, как хирург со скальпелем, она это понимала, – но ни остановить его не могла, ни воспротивиться.

– Может, хватит об этом? – спросила она. – Ты нарочно пришел портить мне настроение?

– Ты мне доверяешь?

– Ну, доверяю.

– У меня есть такие возможности, что тебе и не снились. Если бы ты попросила бриллианты, дорогую машину, особняк, меха, путешествия – все бы это я мог тебе дать. Если женщине для счастья нужно именно это – она обычно так и говорит. А тебе была нужна шпага жениха. Я и это могу – для тебя… Если даже ты против, я все равно вскрою нарыв. И твоя совесть будет чиста.

Соледад вздохнула.

– Еще раз говорю: я это могу. Я могу проучить его, – Георгий ткнул пальцем в карточку, – так, что каждый день и каждый час оставшейся ему жизни он будет жалеть о том, что расстался с тобой. Ведь ты же хочешь этого! Он сам тебе больше не нужен! Тебе было бы противно даже прикоснуться к нему рукой! Но знать, что ты победила, – знать, что это победа навеки, до смерти, а? Ведь ты мечтаешь о такой победе!