Фоторобот в золоченой раме - Сергей Зверев

— Я… Я же не виноват, — тараторил художник, которого усадили на продавленную кожаную кушетку, прикрытую солдатским одеялом.

И он стал причитать, что Носорог, сволочь такая нерусская, лет семь эксплуатировал его. Потом начал лихорадочно вспоминать, какие картины перелицовывал.

— Остались фотки тех картин? — спросил Шведов.

— Носорог не хотел, чтобы я фоткал. Но я фоткал. Это же мой труд. Моя память. Они у меня на компьютере. Дома.

В ходе дальнейшей беседы выяснилось, что все картины, которые были проданы Левицкими, переделывал Гурский по заданию Носорога. При этом один раз он приезжал с каким-то типом, смотреть перелицованную картину, которая стала пейзажем Киселёва.

— Картина ещё не закончена была, — сказал Гурский. — Но уже готовилась к продаже. Носорог с таким здоровяком приехал. Имя у него странное было. Рубан. Рудин.

— Может, Рубен?

— Точно, — кивнул Гурский.

Ну, вот и Левицкий нарисовался.

— Они приценивались, хорошо ли подпись выправлена. Носорог этому Рубену старые фотографии тыкал и хвастался, как филигранно перелицевали старое полотно… Я это умею! У меня нет денег. Я не смогу отдать долгов Носорога. Поверьте. Но я готов на вас работать. Лучше меня перелицовщиков нет!

Шведов продемонстрировал удостоверение, представился, уселся на табуретке напротив сгорбившегося на кушетке Гурского.

— Слушай сюда и не говори, что не слышал. Ты реально соучастник мошенничества. Срок — до десяти лет. Но возможны варианты.

— Какие варианты? — Художник обрадовался, что перед ним не бандиты, и тут же по застарелой интеллигентской привычке принялся качать права. — Я ничего не знаю! И ничего без адвоката не скажу!

Платов продемонстрировал ему диктофон:

— Всё записано. Будешь чудить, дам эту запись послушать тем, кому твои перелицовки достались. И тогда будешь за Носорога расплачиваться. Другой вариант — ты даёшь полный расклад под протокол. И мы тебя попытаемся вывести из-под удара. Попробуем сделать свидетелем…

Вскоре Платов свернул и спрятал в нагрудный карман собственноручное объяснение бедолаги-художника — железобетонное доказательство умысла на мошенничества Носорога и Левицких…

* * *

«В полном объёме не были выполнены указания следователя. Несмотря на неоднократные напоминания, не легализованы и не предоставлены следствию материалы оперативно-розыскных мероприятий — ПТП, что исключило возможность создания полноценной доказательственной базы. По вине оперативных сотрудников подозреваемый Р.О. Омаров узнал о готовящемся задержании и скрылся от следствия.

Прошу Вас дать принципиальную оценку деятельности подчинённых Вам оперативных сотрудников и в полном объёме выполнить отдельные поручения…»

— Красиво излагает, — хмыкнул Платов, кидая ксерокопию доноса на стол. — На меня тоже такая пришла. Ты мне объясни, чего это Камбала взбесилась? Ей хвост прищемили?

— Всё нормально, Валера. — Шведов налил из пластмассового чайника в кофейную чашку воду, запузырился растворимый кофе. — Ты в курсе, что сейчас идёт скандал вокруг игорного бизнеса. ФСБ уличило прокурорских в крышевании тайных подмосковных казино. Несколько сильных прокурорских фигур слетело. И теперь прокуратура всячески демонстрирует свою принципиальность. Похоже, на этой волне на Лукашкину давят, чтобы она расследовала дело. И она решила перевести стрелки на нас. Вот только хрен она угадала.

— А что мы ей сделаем?

— Моё руководство посмотрело эту кляузу. Будем готовить ответ Чемберлену. — Шведов открыл сейф, туго забитый томами оперативного дела «Хищники».

В кабинете на Житной, 16, они зависли надолго. Анализировали сводки ПТП, прорабатывали ситуацию, оттачивали доводы. В общем, трудились над письмом «турецкому султану».

Платов печатал на компе лучше, поэтому он барабанил по клавишам, а Шведов прогуливался по кабинету, дымя сигарой, и надиктовывал новые доводы.

К десяти вечера они напечатали справку на десяти страницах. К одиннадцати часам сократили её до четырёх листов.

Шведов прочитал результат коллективного творчества и кивнул:

— Ну что. В меру тактично. В меру драматично. И в меру жёстко. И авторская мысль прослеживается: следователь — воровка и профнепригодна. По коньячку?

— Не вижу повода не выпить…

Дома Платов появился в первом часу ночи, его прилично штормило. Коньяка оказалось многовато.

— Где был? — деловито осведомилась жена.

— Работал.

— На коньячном заводе? — осведомилась она, принюхавшись.

— Ах, уложите меня спать и не давите на совесть…

* * *

Ток-шоу на Втором канале вела злобная, тощая, агрессивная телеведущая баскетбольного роста, прославившаяся умением задавать ядовитые вопросы и раздувать скандалы. На передачу, посвящённую подделкам предметов искусства, собрались представители Минкультуры, коллекционеры, эксперты.

— У нас есть представитель МВД, который так загадочно улыбается. — Отцепившись от представителя Минкультуры, ведущая впилась острыми наманикюренными коготками в полицейского. — Почему подделок больше, чем нормальных произведений искусства? Куда смотрит полиция?

— А что зависит от полиции? — Шведов держался на редкость спокойно. — Мы работаем от заявлений. А преступления эти все беззаявочные. Большинство вопросов в антикварном мире решается без полиции.

— Присутствующие говорят, что основная беда — это эксперты.

— При чём тут правоохранительные органы? Дача заведомо ложного заключения карается по закону, только когда экспертиза назначена по уголовному делу. А за подложные экспертизы по произведениям искусства вообще нет никакой ответственности. Процесс доказывания по антикварному мошенничеству сложен и запутан.

— Усиливать контроль за антикварной деятельностью. Вводить лицензирование торговли антиквариатом. Контролировать жёстко оборот предметов культуры, как это принято во всём мире. Во Франции антикварщик, который не включил в опись хоть один предмет в своём магазине, автоматом получает два месяца тюрьмы. А у нас эта сфера вообще вне контроля, вне налогов, вне регулирования…

Все эти дебаты перемежались видеоматериалами. Нашлось место и Левицким, и руководству Астраханского музея изобразительных искусств, которое подменило подлинного Айвазовского на поддельного и умудрилось избежать уголовной ответственности в связи с амнистией. И ныне покойному питерскому мошеннику Поташинскому, прославившемуся подменой рисунков Филонова на поддельные в Русском музее.

Передача закончилась в одиннадцать вечера. Платов, даже не слезая со своего любимого дивана, набрал номер и воскликнул:

— Видел тебя по телевизору. Шедеврально!

— Чего, настолько плохо? — спросил Шведов.