Свитки Магдалины - Барбара Вуд

– Что?

– Почему вы стали палеографом?

– Почему? Ну… – Он нахмурился и думал, что ответить. – Прежде мне никто не задавал такого вопроса. По правде говоря, я и сам не знаю. Наверно, меня это просто интересовало.

– Всю жизнь?

– Насколько я себя помню. Еще мальчиком меня привлекали древние манускрипты. – Бен взял свою чашку и громко отхлебнул глоток кофе. Он сказал правду. Никто раньше ему такого вопроса не задавал, и, следовательно, он и не задумывался над этим. Теперь Бен погрузился в размышления и никак не мог понять, почему он занялся палеографией. – Видно, я просто влюбился в нее.

– Интересно. Но вы должны обладать терпением, какого у меня нет. В детстве вам основательно пришлось изучать религию?

– Да.

– Мне не приходилось. Мои родители следовали традиционному иудаизму. И даже при этом они не очень соблюдали законы. Я даже не помню, знала ли я тогда разницу между Иом-кипур[29] и Рош Га-Шана.[30] – Она отпила глоток кофе и раздумывала над тем, что собиралась сказать. – Вы были очень маленьким, когда покинули Германию?

– Мне было десять лет.

Она смотрела на него большими глазами столь выразительно, неотразимо, что Бен понял, о чем она думает. Джуди думала над тем, что он ни с кем не обсуждал. Он не обсуждал это даже с Энджи и понял, что близко подошел к опасной черте и вот-вот заговорит на эту тему.

– У вас есть братья и сестры?

– Нет.

– Вам везет. Я была лишь одной из пятерых детей. Трое братьев, одна сестра и я где-то посреди них. Боже, какой это был сумасшедший дом! Мой отец работал портным, у него было свое ателье, что позволяло нам жить относительно безбедно. Рахиль, моя маленькая сестренка, все еще живет с родителями. Остальные дети обзавелись семьями. Знаете, – она тихо рассмеялась, – мне так часто хотелось быть единственным ребенком. Вы счастливчик.

– Как сказать, не знаю, – холодно ответил он. Как часто он еще мальчиком жалел, что у него нет братьев и сестер! – Вообще-то у меня был старший брат. Но он умер до того, как я успел узнать его.

– Как жаль. Вы много помните о Германии?

Взгляд Бена застыл на Джуди. Странно, но ему было приятно разговаривать с ней. Он понимал, что его вызывают на откровенность, – как только Джуди расскажет о своем прошлом, ему будет легче поведать о собственном.

– Вам хочется узнать, что означало быть евреем к Германии во время войны, – наконец сказал он.

– Да.

Бен задумчиво посмотрел на свои руки. «Похоже, сегодня первый день, когда придется выдать тщательно скрываемую тайну, – подумал он. – Сначала Энджи, затем кошмар, а теперь еще вот это. Одно откровение за другим».

– Знаете, я ни с кем не разговаривал о том периоде в моей жизни. Даже моя невеста не очень много знает о моей жизни до двадцатилетнего возраста, и она вполне довольна этим. Почему это вас так интересует?

– Наверно, такова уж моя натура. Мне нравится больше узнать о людях. Что ими движет. Что заставляет еврея перестать быть евреем.

– Откуда вы знаете, что я был евреем?

– Вы говорили, что в детстве соблюдали религиозные предписания.

– Да… Я действительно так говорил. Верно? Хорошо, пусть будет по-вашему. Я действительно отказался от иудаизма. Я не родился с ним и отошел от него, как и вы. Когда-то я соблюдал все предписания, затем сознательно отказался от них. В действительности дело было не только в этом. Я убежал от него, громко хлопнув дверью. Вы довольны?

Джуди пожала плечами:

– Ваше поведение не очень достойно человека, изучавшего религию.

– Я и не говорил, что оно достойно. Как бы то ни было… – Он отвел взгляд от Джуди и говорил, не смотря на нее. – Может, мне не суждено было стать евреем. Бог знает, в детстве я усердно изучал его законы. Иврит для меня был столь же естественным языком, что и идиш. Я ходил в ортодоксальную школу, каждую субботу посещал синагогу. Но когда мне исполнилось девятнадцать лет, я решил, что это не для меня. Поэтому я все бросил.

– Вы теперь атеист?

Снова ее вопрос застал его врасплох.

– Ну и ну, вы отнюдь не стесняетесь задавать личные вопросы? А вы атеистка?

– Отнюдь нет. Я верю в иудаизм по-своему.

– Это иудаизм по расчету.

– Как вам угодно.

– Да, я атеист. Это вас удивляет?

– В некотором смысле. Кажется странным, что человек посвящает жизнь изучению религиозного Писания, а сам в него не верит.

– Боже милостивый, Джуди, ведь для того, чтобы изучать энтомологию, не надо быть стрекозой!

Она рассмеялась:

– Это правда. Однако могу спорить, что вы знаете Тору лучше любого раввина.

Его брови взметнулись вверх. Гораздо раньше, еще в далеком прошлом, кто-то сказал то же самое. Сейчас он не мог вспомнить, кто сказал это, однако его мозг среагировал точно так же. Как и тогда, Бен сейчас поймал себя на том, что погрузился в размышления: довольно странно, что я, наверно, знаю о Торе и иудаизме больше, чем местный раввин, но все же налицо огромная разница.

Что же все-таки религия за явление? Это нечто большее, чем знание, нечто большее, чем запоминание. Быть знатоком религии еще мало. Смысл религии в том, что человек ощущает что-то.

И это чувство, обычно называемое верой, в Бене отсутствовало.

– Почему выбор пал на атеизм? – услышал он вопрос Джуди. – Почему не дать христианству шанс? Или выбрать дзен-буддизм?[31]

– Я отверг не иудаизм, я отверг Бога. Есть люди, которым религия не нужна. Видите ли, она не всем приносит душевный покой. Есть люди, которым она приносит горе.

– Да, мне кажется… – Ее взор снова упал на стопку бумаг, лежавших у нее на коленях. – Интересно, как все обернется для Давида. Как вы думаете, он стал знаменитым раввином? Может, даже членом синедриона?

Бен тоже уставился на листы бумаги с переводом. Он вообразил семнадцатилетнего жителя Иудеи с черными вьющимися волосами, ниспадавшими на плечи, и задумчивыми глазами пророка.

«Давид, Давид, – подумал Бен. – Что именно ты собираешься сказать мне? Какое ужасное деяние обнаружится, в котором тебе хватит смелости исповедаться, затем спрятать в кувшинах и оберегать их силой проклятия?