Ричард Длинные Руки - коннетабль - Гай Юлий Орловский

Если твой глаз соблазняет тебя, вспомнил я старую христианскую мудрость, – вырви его. Если рука твоя соблазняет тебя – отруби ее. Если язык твой соблазняет тебя – откуси его. А если тебя соблазняет твой разум – стань верующим.

Макс в борьбе со своими демонами из просто верующего стал пламенно верующим. А в этом мире, как припоминаю с тревогой, пламенная вера может дать очень много. Опасно много.

– Пусть тебе повезет, Макс, – прошептал я, пятясь из часовни. – Больше, чем мне.

Вернувшись в донжон, в раздражении ходил по этажам, в который раз измерил шагами свои апартаменты. Я так часто слышал осточертевшее клише насчет пешки в чужой игре, достало это однообразие, и вдруг в этом безделье сам ощутил себя этой самой пешкой.

Нет, пешкой как раз не считает меня ни та, ни эта сторона. Как раз обе подчеркивают, что я фигура очень важная, чуть ли не ферзь, но все равно чувствую себя униженным, как бывает унижен только большой и сильный мужчина.

Женщины не в счет, они любое унижение используют как оружие, а слабых мужчин и раньше мордой о стол, зато вот такие, кто всегда ссылался на Господню волю, сделавшую человека абсолютно свободным, отвечающим за все свои поступки, хозяином своей судьбы…

Я вскочил в раздражении, не в силах сидеть и ждать, куда переставят эту пешку, хлопнул в ладоши. Вбежал слуга, я велел коротко:

– Теплую одежду! На выезд.

Он торопливо поклонился.

– Только что постирали, скоро высохнет.

Я сделал зверское лицо.

– У меня что, замены нет?

Он исчез, я одел через плечо перевязь с мечом, прицепил молот к поясу. Подумал и взял лук Арианта с тулой, полной стрел.

Прошлой ночью свирепствовал ветер, выдул тепло, и хотя камин горит вовсю, собачий холод пробрался даже во внутренние помещения. Слуги заботливо натянули мне на ноги теплые шерстяные носки, сапоги тоже принесли особые, зимние, с пышными меховыми отворотами.

Пес прыгал вокруг меня, напоминал, что вот он здесь, прямо передо мной, как это я его не вижу и не глажу все время, даже странно как-то…

Я захлопнул дверь, велел стражам бдить и пошел к лестнице. Барон Альбрехт пирует внизу со всеми рыцарями, но завидел меня еще на верхней ступеньке, сразу поднялся из-за стола.

Я любезно улыбнулся, он догнал меня в холле.

– Сэр Ричард…

Я обернулся, его лицо собранное, ни намека на обильное застолье, в глазах настороженность.

– Сэр Ричард, что на этот раз задумали?

Я сказал с досадой:

– Не могу сидеть вот так и ждать, пока зима кончится! Бешусь, понимаете?

– Понимаю, – ответил он неожиданно. – Но как иначе? Зимой просто ждут.

– Не могу… Я на всех стану кидаться. Лучше проедусь по морозному воздуху.

– Можно осведомиться о маршруте?

Я отмахнулся:

– Не волнуйтесь, всего лишь нанесу визит в замок Сворве.

Альбрехт не повел и глазом, сразу сказал с энтузиазмом:

– Обязательно побывайте там! Это же ваш замок. Надо иногда бывать, а то, знаете ли… по нашей вине что-то и выходит из-под контроля.

– Вот и я так думаю, – сказал я. – Спасибо, барон, за понимание.

Он довольно улыбнулся, но сказал предостерегающе:

– Хоть на этот раз возьмите сопровождение!

Я покачал головой.

– Пусть трудятся. А я, как истый лорд, должен наслаждаться жизнью и ее прелестями. Когда вот такой собачий холод, зима вокруг, еще и снег почему-то, свинство какое, то самое время подумать о жарком лете, раскаленном песке, где можно понежиться, а потом с разбега в волны теплого моря…

Он смотрел пытливо, взгляд оставался серьезным.

– Да, подумать можно. Подумать, помечтать. Но вряд ли вы даже на своем коне доскачете до жаркого песка…

Я вздохнул.

– Вы правы, я планирую всего лишь навестить свою невесту.

– Леди Беатриссу? – уточнил он, словно у меня их несколько.

Я вскинул брови, высокомерно промолчал. Он развел руками, слегка поклонился, признавая промах.

Дверь отворилась легко, на этот раз снегу не намело на крыльцо. Небо чистое, синее, под ногами веселый скрип, морозный воздух приятно щекочет кожу.

Провожать меня вышли почти все рыцари, щурились под ярким солнцем и от сверкающего снега, одобрительно осматривали Зайчика и мое вооружение.

Примчался Пес, прыгал вокруг и просился с нами. Я дал себя облизать, погладил, но велел оставаться здесь и бдить. Сэр Растер потрепал Бобика по медвежьей холке.

– Будь у меня собака, – сказал он рассерженно, – такая же назойливая, как совесть, я бы ее удавил! Места занимает больше, чем все прочие внутренности, а толку от нее никакого.

Барон Альбрехт кротко усмехнулся.

– Так ли уж никакого?

– Никакого! – ответил сэр Растер упрямо. – Греху все равно не препятствует, но удовольствие от него получать мешает! Сэр Ричард, уступите этого песика мне? Я его научу тапочки подавать…

Барон Альбрехт спросил деловито:

– Надолго?

– Не знаю, – ответил я честно. – Просто бешусь в четырех стенах… Ну, пусть их чуть больше, чем четыре… У вас все равно здесь хватает дел! Сэр Растер, вы при оказии отправьте двое-трое саней нашим троллям. Обещали! Это одноразовая помощь, но проведите так, чтобы никто не увидел… Сэр Альбрехт, на вас укрепление власти и обороноспособности в Орлином замке! Думаю, о смене хозяина соседи узнают только весной. У вас есть время подготовиться…

Они смотрели строго и с почтением, предчувствуя, что я не просто еду навестить невесту, паладины на такую ерунду не размениваются.

Макс протолкался ко мне, лицо бледное, в синих глазах тревога и волнение.

– Сэр Ричард, вы отправляетесь на подвиги, не скрывайте! Я вижу это на вашем челе, вижу пламень веры в ваших глазах! О, как я завидую вам, как жажду часа, когда смогу сам вскочить в седло и помчаться навстречу противнику с опущенным забралом и выставленным копьем!

Я смолчал, только кивнул сочувствующе, а сэр Альбрехт сказал молодому рыцарю:

– Будьте проще, сэр Макс!

Зайчик несся все быстрее, я опустил голову, прячась в гриве от встречного ветра, перед глазами встало воспламененное чистой отвагой лицо Макса, воплощение рыцарства и рыцарского духа.

Это хорошо, что я попал в так называемые темные века Средневековья. Чем ночь темней, тем ярче звезды, сказал однажды классик. В смысле, чем темнее, тем легче быть звездой. А мне вроде бы удалось ею стать. По крайней мере, в своих глазах. Да и вообще о своей скромности я могу говорить часами.