Станцуй со мной танго - Татьяна Абалова

— Ой, Ветка, — сквозь смех всхлипнула Глаша, снимая двумя пальцами с ее плеча искусственные ресницы. — Все мои гаджеты на твоей толстовке остались.

— Давай и второму глазу естественную красоту вернем. И губы снова подкрасим. Так, делаем «ом» и вперед!

У входной двери пришлось придать замершей Глафире ускорение. Та слетела с крыльца ласточкой и тут же вцепилась в рукав Скворцова.

— Боже, ну где же вы ходите! Сколько можно вас ждать! Уже началось!

Внедорожник стоял под аркой перехода между двумя зданиями, а его водитель всматривался в окна дома напротив, за которыми обитала Глазунова. Мобильник то падал на соседнее сиденье, то устраивался под лобовым стеклом, то грелся в руках хозяина, набирающего и вновь стирающего номер, сохраненный под кодовым именем «Голубая куртка».

Скворцов не был на все сто процентов уверен, что августовская любовница и Глафира Глазунова одно и то же лицо, но его подчиненная соответствовала всем отложившимся в памяти параметрам.

Просмотрев несколько раз присланные Петром Ивановичем фотографии, где уже среди множества лиц безошибочно вычислял «химичку», Леонид увидел и подходящий его «ковшу» размер груди, плотно обтянутой спортивным бельем, и знакомую наощупь линию бедра, и гладкость плеча, с которого (и ведь не ошибся!) собирал губами веснушки.

Вернувшись к первым снимкам, сделанным на занятиях йогой, смог даже опознать круглую попу Глазуновой, по которой, не удержавшись, провел пальцем.

«Черт, что я творю…»

Эйфория от открытия, что «Голубая куртка» возможно и есть та самая ночная танцовщица, заставила лечь на ковер. Глупую улыбку Леонида видел лишь потолок.

Скворцов на потом оставил размышления, почему Глафира легко пошла на секс, существовал ли заговор, и сколько в нем участвовало человек, сейчас он упивался от мысли о том, что целовал ее губы, ее грудь, ее живот, ее…

Мысль оборвали на самом интересном месте.

— Вам плохо?

Разве ему плохо?

Ему было так хорошо, что он мог отпустить домой в разгар рабочего дня не только Неллю, но весь штат компании, лишь бы ему дали насладиться воспоминаниями о конкретных губах, конкретной ложбинке на груди между полушариями второго или третьего размера, конкретном аккуратном пупке и конкретной…

— Идите. Вы свободны. Можете всю неделю не приходить на работу. Я буду на заводе…

Разве он мог дожидаться понедельника, чтобы под каким-нибудь предлогом зайти в лабораторию?

«Шины шуршат по шоссе».

Позвонить? Явиться к Глазуновой домой и с порога произнести какую-нибудь ерунду, чтобы не смогла опомниться и переспросила, заменяя шипящими звуками букву «Ч»?

«Што-што? Што вы сказали?»

И он сразу поймет…

А что потом? Прижать к стене и долго, очень долго вспоминать вкус ее губ?

А если все-таки не она? Если простое стечение обстоятельств, нелепая ошибка и Рыжая не та, на которую он думает?

Скворцов вздохнул.

Вся беда в том, что он уже не хотел другую…

«Нет, это точно она, ее губы, ее грудь…» — и далее по заведенному алгоритму, который обязательно прерывался чьим-то вмешательством. На этот раз звонком.

— Слушаю, Петр Иванович.

— Ее нет дома.

— Да, я вижу вашу дочь, — девушка в спортивном костюме вышла из подъезда Глафиры и села в машину начальника охраны.

— Сотовый Глазуновой отключен или находится вне зоны.

— Понял.

— Поспрашивать соседей?

— Нет. Не надо. Лучше позвонить родителям.

— Сейчас пробьем.

В ожидании Леня всмотрелся в фотографию, с которой ему улыбалась Глаша. Почему до сегодняшнего дня он не разглядел эту женщину? Мешали очки? Но носила ли она их постоянно?

Леонид вспомнил, что сумел оценить красоту зарумянившейся от работы девушки на Хакимовской стройплощадке. Почему этого же человека он не рассмотрел в лаборатории?

Рабочая одежда обезличивает или Скворцов-директор со своей высоты в упор не видит людей?

«А какие глаза у Нелли, которая вот уже второй год приносит по утрам кофе и документы на подпись? Зеленые? Карие?»

Он слеп.

Глазунова почти восемь месяцев находилась рядом, а он проходил мимо, словно она невидимка. Может, это его близорукость толкнула девушку на такой странный способ обратить на себя внимание?

Но почему тогда сбежала?

— Да, Петр Иванович?

— Дочь для получения информации представилась бывшей одноклассницей. Родители сказали, что Глафира Степановна уехал загород на два дня. С женихом.

— А кто у нас жених? — Леонид сжал челюсти. Его словно в морозный день окатили кипятком.

— Говорят, он директор крупной компании.

* * *

— Зачем ты сказала ей, что у Глади есть жених? — Степан Глазунов сдвинул очки на кончик носа и отложил газету.

— Забыл, какие сплетницы учились с Глашей в одном классе? — Анастасия Кирилловна гордо задрала подбородок, всем видом показывая, что нисколько не раскаивается во лжи. — Ни к чему всем знать, что она до сих пор незамужем. Я сердцем чувствую, что это Кислицына кого-то из своих подговорила позвонить. Прощупывает почву, вернулся в семью Глеб или нет.

— Он уже почти год заграницей, — покачал головой Степан, не понимая, к чему жена приплела давнюю соперницу дочери. — А зачем ляпнула, что жених Глади — директор компании?

— Зачем? Пусть знают, что наша дочь не только всяким разгильдяям-баскетболистам интересна, — Анастасия, схватив трубку домашнего телефона, нажала на кнопку быстрого набора. — Надо бы Гладю предупредить, что звонила Иванова, — но услышав сообщение оператора, в недоумении посмотрела на мужа: — Господи, я совсем забыла! Она же предупреждала, что связи может не быть.

— Слушай, мать, а разве в ее классе училась Иванова?

— Точно, ты прав, — Анастасия села на краешек дивана. — Не было таких. Петрова была. И Сидорова в младших классах. Я же говорю, это Кислицыной неймется! Вот же противная девица!

* * *

— Тося, прямо не знаю, как тебе сказать…

Александра специально приехала к подруге в субботу пораньше, поскольку с вечера по телефону лишь кратко обрисовала ситуацию — Ленчик к деду Виолетту не повезет, и это точно, поскольку она им совсем не интересуется. И вообще, конкретно эта пилонная танцовщица к мужчинам равнодушна.

— То-то она мне сразу не понравилась! — выдала Тося и надолго пустилась в рассуждения по теме «Куда катится мир?!», забыв тревожащую ее сердце формулу «Леня + нехорошая девушка = головная боль мамы».