Партнер для танго - Вера Копейко

Каркающий? Переспросила себя. Да, именно, хотя ни в одном из этих слов нет буквы «р». Но она была — в воздухе, «р-р-р», рычащем воздухе улицы. Казалось, вся Москва, в названии которой тоже нет ни одной буквы «р», рычала в тот вечер.

Она вошла в гостиную, включила телевизор. Как будто ждала, что оттуда ей объяснят… Она щелкала пультом, на каждом канале шли программы новостей, энергичные ведущие с каким-то зловредным выражением лица сообщали:

— Москва встала. Сегодня вечером. Пробки рассосались только к двадцати двум часам.

Ей вдруг представилась заткнутая бутыль. И кто-то, с огромным ртом, впившийся зубами в корковую пробку. Она почувствовала на языке вкус вина. Красного. Зачем отказывать себе в таком доступном желании?

Ирина пошла на кухню. Открыла холодильник. Перед отъездом матери в Тунис она купила вино. В гипермаркете долго крутила бутылки одну за другой — впрочем, все поступали так же. Недоверие взмывало над магазинными полками, его приносили с собой покупатели. Но оно быстро рассеивалось — в крупных сетевых магазинах умели убеждать в своей порядочности. Ирина слышала, что есть спреи, в которых заложен «аромат доверия». Стоит распылить его в зале — и полный порядок.

Вино оказалось хорошим, они с матерью выпили по бокалу. Потом она проводила ее до такси, мать поехала в Домодедово.

Перед ее отъездом они слегка… поточили коготки, как называла это Ирина. Мать снова хотела услышать то, чего Ирина не могла ей обещать.

А после она позвонила и сказала, что, не заезжая домой, полетит в Краснодар, к бабушкиной сестре. В станице с сытым названием «Брюховецкая» ее ждут арбузы.

Что ж, может быть, мать вернется спокойной, уверенной. И теперь, когда некому писать сценарий ее жизни, возможно, сочинит свой, чем удивит себя и ее тоже?

Вино на самом деле приличное, снова отметила Ирина, раз возбуждает приятные мысли. Она отпила еще глоток, почувствовала легкий сливовый аромат, как и обещано на этикетке. Это хорошо, если она испытывает то, что должна, значит, живая.

Ирина прислонилась к стене. Теплая, уже включили отопление. Итак, что завтра? Она никогда не спрашивала себя «что дальше?». Она любила ясность и четкость.

Завтра, сказала она себе, ей предстоит устраиваться в новой жизни. Здесь? Тогда… Она нашла глазами телефон. Мать держала красный аппарат на кухне. «Пожарный», — говорила она. А у нее как раз пожар.

Позвонить в Царицыно? Мать обещала, что ее возьмут туда в любое время. Она договорилась на всякий случай. Во дворце нужны люди.

Во-двор-це! Звучит-то как. На самом деле в екатерининский дворец, который восстановили через двести лет, в отдел хранения требуется сотрудник.

Ирина была там — мать настояла. Больше всего ей понравился дуб, которому триста лет, он может прожить еще двести, а также лиственница, которой сто восемьдесят, а она может — двести пятьдесят. Еще гуси и лебеди в пруду. Но ее звали работать не на открытом воздухе, а в закрытом помещении, усмехнулась она. А там пахло не далеким прошлым, а сегодняшним днем, сегодняшним потом.

Это хорошо, что матери нет дома. Не будет утомительных расспросов.

Ирина вышла из кухни, прошлась по большой комнате в мягких тапочках по мягкому ковру. Губы скривились: не удалось уйти из жизни Кирилла бесшумно, как ей хотелось. Она ведь думала об этом в Марьино. Значит, на самом деле готовилась уйти?

А можно ли было тихо исчезнуть? Напрасные иллюзии, одернула она себя. Тихий или с грохотом падающих камней, ее уход нарушил привычную жизнь Кирилла, считавшего, что она отдала ему все свое время. До самого конца. И себя тоже.

— В бессрочное пользование, — фыркнула она.

Его беспокоил только штамп в паспорте, он напоминал о нем постоянно. А чем чаще она слышала об этом, тем осторожней становилась.

— Никогда не отпущу. Никуда не отпущу. Никому не отдам, — как лейтмотив совместной жизни.

Со временем она уловила в этих словах не то, что в начале отношений. Тогда она воспринимала их как оценку себе. Высокую, так как Кирилл Вахрушев был заметным мужчиной. В последнее время они обрели для нее иной смысл, почти угрозу.

— Никогда не отпущу. Никуда не отпущу. Никому не отдам.

Ей казалось, он отнимает ее у нее самой. Еще немного — чужая воля поглотит ее всю.

Ирина впервые говорила себе то, от чего отмахивалась прежде. Или не было свободной минуты, чтобы подумать. Она постоянно исполняла его волю, подчинялась его указаниям, отвечала на его просьбы.

Да она ли это!

Ирина поставила бокал с недопитым вином на журнальный столик, повернулась к большому зеркалу.

Она увидела круглое лицо с бледной несвежей кожей. Слегка волнистые волосы почти касались плеч, по цвету они походили на жухлую траву. А это что? Ирина придвинулась к стеклу. Над верхней губой краснел прыщ. Пальцы потянулась к нему, сложились щепоткой, но тут же голос из давнего прошлого заставил опустить руки.

— Не смей! — кричала бабушка. — Не трогай! Ничего не трогай в треугольнике смерти!

Ирина помнит, как руки похолодели от ужаса. Ей было тринадцать, у нее начали появляться прыщи.

— Запомни, — бабушка подошла к ней вплотную, ее пальцы прошлись по складкам возле Ирининого носа, потом над верхней губой, — навсегда запомни, — повторила она. — Это называется треугольник смерти. Здесь никогда ничего нельзя трогать.

— Почему? — Ирина всегда хотела знать причину, а не вывод.

— Потому что это место соединяется с венами мозга. Выдавишь, попадет инфекция.

Так это или нет, но Ирина запомнила и подчинилась.

Было бы странно, успокоила она себя, после сегодняшних пяти часов пробки увидеть младенчески чистое лицо.

Потом она посмотрела себе в глаза. Чем дольше изучала их, тем больше удивлялась. Нет напряженной озабоченности, которая еще недавно застыла в них, казалось, навсегда. Значит, она на самом деле рада тому, что сделала? Сколько можно играть роль не то жены, не то любовницы, а по сути работать кризис-менеджером? Тройная нагрузка не давала возможности расслабиться, у каждой должности свои обязанности. Теперь Кириллу придется искать троих вместо одной.

Она усмехнулась. Но он наверняка попробует вернуться к прежнему раскладу. А это значит, подумала она, чувствуя, как холодеют руки и сердце глухо ворочается в груди — он не оставит ее в покое.

Не оставит. Будет звонить, выманивать. Она вспомнила, как он выманивал котенка из-под веранды на даче. Котенок забрался в вентиляционное окошко и истошно орал день и ночь. Кирилл перепробовал разные приманки, но малыш купился на самую простую — на молоко.

— Я понял, в чем моя ошибка, — сказал Кирилл. — Ничего не надо усложнять. Молоко для котенка — источник жизни. Как для человека — деньги.

Ирина начала с ним спорить. Она говорила, что без денег, конечно, не прожить, но есть что-то еще, более важное для человека. Отношения…