Баллада. Осенние пляски фей - Мэгги Стивотер

Я молчал.

Правда, Ди смотрела на меня так, будто все слышала, и я даже напрягся, вспоминая, не говорил ли я вслух. Она отвернулась, посмотрела на пустой тротуар, потом на собственные ноги, словно черпая храбрость от потрепанных ботинок «Док Мартенс».

- Я хотела тебе сказать, что он мне очень нравился. Люк.

- Очень нравился, - повторил я тусклым недоверчивым голосом, даже не пытаясь изменить интонацию.

- Ну хорошо. Я любила его. Я не хотела тебе говорить. Чувствовала себя виноватой, хотя мы просто друзья. - Ди долго колебалась; я не стал ей помогать. - Мне очень тяжело с тех пор, как он… ушел. Я знаю, что никогда больше его не увижу, и знаю, что нужно его забыть. Я чувствую себя так, будто я выбираюсь из огромной ямы и хватаюсь за что угодно… Я схватилась за тебя, хотя не должна была этого делать.

Она подняла глаза, уже плача, и я понял, что, как всегда, сделаю все, что она попросит.

- Пожалуйста, Джеймс. У меня в голове сейчас полная неразбериха. Ты - мой самый-самый лучший друг, я боюсь потерять и тебя тоже.

- Не знаю, смогу ли я, - произнес я.

Говорить правду было приятно.

Через мгновение до нее дошло. Она закрыла лицо рукой и горько разрыдалась, как плачут люди, которые доведены до того, что им просто плевать, кто видит их слезы.

Я не мог на это смотреть.

Я взял ее за плечо и притянул к себе. Я обнял ее, почувствовал знакомый свежий запах ее шампуня, и он, как машина времени, перенес меня в бесчисленное количество других объятий, в те долгие годы, когда еще не было Люка, когда ей нужен был только я. Склонив голову, я наблюдал за отражением нашего объятия в витрине. «Пожалуйста, не думай о нем сейчас».

- Я не думаю, - прошептала Ди и уткнулась лицом мне в плечо, заливая мою футболку слезами.

Я не знал, помогаю ли я Ди выбраться из ямы или она тянет меня за собой на дно.

- Да, я сумасшедшая, - тихо сказала она. - Только не бросай меня, Джеймс, ладно? Пусть после лета пройдет побольше времени, и, может быть, мы попробуем еще раз. И все получится.

Трудно было понять, имеет ли она в виду дружбу, или еще один поцелуй, или просто возможность дышать. Я вообще ничего не понимал - все силы уходили на то, чтобы ей поверить. Я обнимал ее, прижимая руку к ее волосам и преисполняясь уверенности, что она снова причинит мне боль.

О, что это со мною? В горле

ком,

во рту нектара сладость

и пчелиный яд,

влюбленный разум грезит

об одном:

о форме рук твоих, о том,

что говорят

твои лишь губы.

(стихи из сборника «Златоуст»)

Вспоминая тот день, я думаю о том, что можно было предпринять, чтобы Элеонор не поняла суть моих чувств к Джеймсу. Воображаю, как бы я могла сделать так, что она меня вообще не увидела бы. Или уж если не было возможности спрятаться, по крайней мере, я должна была найти способ скрыть то, что между нами происходило.

Джеймс сидел вместе с круглолицым на остановке. Дурочка Ди вернулась в школу - утомилась, мучая Джеймса, и теперь хотела прилечь. Оказалось, что круглолицый умеет показывать фокусы; он развлекался тем, что заставлял скрепки появляться и исчезать у него в руках. Я легко рассмотрела его приемчики, но, должна признать, он был неплох: показывал фокусы непринужденно

и небрежно, как будто говоря: «Ну конечно, магия существует».

Джеймс слегка иронично ему улыбался, а я чувствовала, что уже привыкла к этой улыбочке. Он улыбался, потому что знал, что магия существует, и знал, что фокусы круглолицего - не магия, но все равно не мог это доказать, и такая двойственность ему нравилась.

Я сидела на траве недалеко от них, на таком расстоянии, чтобы Джеймс не чувствовал моего присутствия, однако достаточно близко, чтобы слышать их разговор. Джеймс, как обычно, излучал яростное золотое сияние, и впервые за много месяцев я почувствовала голод.

Именно тогда я осознала, что сделку надо заключить до Хеллоуина, иначе мне будет плохо.

И еще именно тогда я осознала, что не хочу отбирать у Джеймса ни года жизни, даже если он вдруг согласится.

У меня закружилась голова.

- Ждешь автобуса?

Я узнала Элеонор по голосу, а подняв голову, увидела рядом с ней ее безымянного консорта. Он чуть наклонился в мою сторону и протянул руку, чтобы помочь мне встать, но Элеонор легонько шлепнула его по пальцам:

- Это плохая мысль, милый. Она голодна, а ты - лакомый кусочек.

Она опустила взгляд на меня и протянула свою руку. На каждом пальце у нее было кольцо; некоторые были соединены длинными золотыми цепочками, которые свисали с ее ладони. Я осталась сидеть.

- Ты не встанешь перед своей Королевой, милочка? Или у тебя просто нет сил?

Я посмотрела на нее и ответила, зная, что мой голос звучит капризно:

- А что? Если я не встану, ты прикажешь меня убить?

Элеонор поджала бледные губы:

- Так вот кто отказался помогать… Я ведь предупреждала тебя, у нас здесь дела, в которые не нужно вмешиваться.

Вид у ее консотра был такой, точно он приказывал мне: «Встань!» Хотя я по-прежнему почти не могла читать его мысли, ясно было одно: не так давно он видел смерть - и теперь не хочет увидеть ее снова.

Я поднялась:

- Я не лезу в твои дела.

Так мне кажется, по крайней мере. Точно не знаю. Я взглянула на Джеймса, и Элеонор тоже посмотрела на него. К нему от автостанции шла женщина, заранее широко раскинув руки, чтобы обнять. Лицо Джеймса выражало искреннюю радость. Я еще не видела его таким счастливым.

Элеонор рассмеялась так громко, что даже стоявшие в отдалении люди поежились и заговорили о надвигающейся грозе. Элеонор вытерла глаза - как будто она умеет плакать! - и, недоверчиво улыбаясь, покачала головой:

- Маленькая леаннан сида, ты выбрала его?

Мне не понравилось, как она смеется и смотрит на него.

- Какой странный и правильный выбор. Я чуть не убила его пару месяцев назад, но дайне сиды оживили его по просьбе клеверхенда. А теперь ты его все-таки прикончишь. Замечательно, правда?

Джеймс гордо улыбался, наблюдая, как его мама обнимает круглолицего, - как будто и маму, и объятия выдумал лично он.