Ведьма из яблоневого сада - Елена Арсеньева

– Конечно, известно. Более того, я даже знаю, кто был моимтак называемым крестным отцом, то есть кто именно дал мне прозвище. В ту порумы с тем человеком были врагами, теперь он вполне утвердился в науке и у негонет никакого повода завидовать мне или что-то со мной делить. Поверьте,прозвище меня ничуть не напрягает, я его воспринимаю скорей как комплимент,потому что оно дано мне именно по причине легкой, если так можно выразиться,усвояемости моих научных трудов. Вы изволили выразиться, что они читаются какавантюрные романы. Это происходит именно оттого, что я строю свои исследованияна примере подлинных человеческих историй, судеб конкретных людей. Все они поразным причинам были – каждый в свое время – принесены богине Юстиции. Но онине просто жертвы приговора, не просто осужденные в связи с таким-топреступлением или по такой-то статье кодекса. Они прежде всего живые люди, и,само собой, у каждого имелась причина совершить свое преступление. Другойвопрос, насколько эта причина убедительна с точки зрения человеческой морали иправосудия. Приговор и наказание меня интересуют в данном случае лишьпостольку, поскольку я пытаюсь исследовать истории жизни так называемых«судебных ошибок». Я пытаюсь проникнуть в тайны тех людей, в их страдания инадежды… Я делаю эти страдания и эти надежды всеобщим достоянием – вот,наверное, оттого меня и прозвали Канканье.

– Честно говоря, такой подход к истории юстиции сложноназвать привычным.

– Ну, зато книги мои читать интересно, вы сами сказали. Чтов конечном счете самое важное. Я хочу, чтобы бездушные строки истории проходилине столько через разум, сколько через сердце человека.

– Мэтр Оноре, а почему вы избрали столь нестандартный подходк истории юстиции? Как вам в голову пришло взглянуть на столь сухую и даженесколько схоластическую науку, историю юстиции, с такой нестандартной точкизрения?

– Я должен благодарить за это одного моего друга. Мы вместеучились в Сорбонне: я на юридическом, он на историческом факультете. Его звалиПатрик Жерар. Да, я употребляю глагол прошедшего времени: двадцать лет назадПатрик скоропостижно скончался, но я свято чту его память: ведь без Патрика небыло бы того Филиппа Оноре, который сейчас сидит перед вами. Он был оченьстранный, очень рассеянный в быту человек, обладающий, при всей своейрассеянности, острым, въедливым умом, который сделал бы честь любомуследователю. Однако Патрик не был следователем – он был историком. Причем оченьсвоеобразным. Патрик не умел воспринимать историю как науку вообще. Он всегдаговорил, что история написана кровью живых людей, причем вовсе даже не великихличностей, о которых создано много книг и исследований и которых мы считаемстолпами того или иного государства. Патрик увлекался историей, если так можновыразиться, частной, камерной. Он исследовал истории различных семей. Как-тоему в руки попали документы судебного процесса, на котором ответчицей быланекая Николь… К несчастью, я запамятовал ее фамилию, помню только, что она быласозвучна фамилии Патрика, вполне возможно, что звали ту даму Николь Жерар».

Ага, кивнула сама себе Алёна, так вот почему поиск по словам«Патрик Жерар – Жерарди» не дал результата! И она продолжала читать интервью сОноре.

«Для удобства я так и буду ее называть – Николь Жерар. Сточки зрения юриста, дело не представляло особого интереса: ведь обвиняемаясразу и незамедлительно признала все возводимые на нее обвинения. Прокурор всвоей речи сравнивал ее с небезызвестной мадам де Бренвилье, поскольку НикольЖерар тоже была отравительницей, да и причина преступлений была одна и та же:деньги. Однако у мадам де Бренвилье, несмотря на то что против нее была массаулик, пытками выжимали каждое слово. Николь не запиралась ни в чем, хотя, сказатьправду, улики против нее были очень, очень косвенными. И, окажись у нее хорошийадвокат, очень может статься, она так и не взошла бы на гильотину. Патрик тоженаходил между двумя дамами много общего, и прежде всего страсть к пороку. УБренвилье – страсть к деньгам и клиническая, даже патологическаябезжалостность. У Николь Жерар – страсть к деньгам и плотскому греху. Ивсе-таки Николь вызывала у него странную жалость. Судя по материалам дела,обвинение базировалось прежде всего на дневнике Николь Жерар. Патрик не читалего – дневник был возвращен сестре Николь через два года после ее казни и канулв семейных архивах. Скорее всего, он безвозвратно утрачен. Однако, судя понекоторым словам обвинителя и адвокатов, в этом же дневнике содержались факты,которые отчасти оправдывали Николь. И поэтому Патрик испытывал к Никольнормальную человеческую жалость, в то время как мадам де Бренвилье вызывала унего столь же нормальное человеческое отвращение. Он настолько заинтересовалсясудьбой Николь, что увлекся историей этой семьи, начал искать документы,имеющие отношение к другим ее родственникам. Правда, многие нити были оборваны,многие пути затеряны, и вот единственное, что ему удалось узнать: одна изправнучатых племянниц Николь вышла замуж за какого-то человека родом из Нуайерав Бургундии. Патрик загорелся мыслью встретиться с женщиной. Понимаете, он,кроме всего прочего, носился с теорией, что наследственная страсть к порокуможет проявиться даже по непрямой линии через много поколений. Возможно – так,возможно – нет, теперь трудно судить, потому что исторические изыскания ПатрикаЖерара окончились ничем – их оборвала смерть. Он умер, так и не найдя ответа насвои вопросы…»

Интервью с мэтром Оноре было довольно длинным, но дальшеАлёна читать не стала. О Патрике Жераре он больше не упоминал. Понятно, чтодостопочтенный мэтр ничего не знал о том, что ее интересует. Спасибо, впрочем,и за то, что он сообщил! Итак, историк искал родственников Николь в Нуайере иМуляне. Странно, почему он называл при поисках фамилию Жерарди… Ведь Клод,сестра Николь, была замужем за мсье Превером, а уж сколько раз менялись потомфамилии ее дочерей, внучек, правнучек…

Нет, невозможно ни понять ход мыслей Патрика, нивосстановить его изыскания. Очень может быть, что существовали какие-то егожурнальные публикации, ведь не в стол же он писал, но мэтр Оноре не давалникаких ссылок, не называл ни одного печатного издания. Ну что ж, возможно, вкаталогах Национальной библиотеки (той, которая раньше находилась во дворцесамого герцога де Ришелье) и можно найти публикации Патрика Жерара, но где табиблиотека, а где Алёна! Сейчас ей в Париж никак не выбраться, на целый день неоставишь дом, который всецело на ней. Да и как объяснишь причуду Марине? К томуже игра не стоит свеч. Как говорят в таких случаях французы? Да точно так иговорят. Ведь если Патрик приехал сюда, в Бургундию, искать родню Николь,значит, его изыскания не были закончены, то есть явно были не записаны и неопубликованы. Хотя насчет «не записаны» – не факт. Наверняка у него былкакой-нибудь блокнот. И там имелись какие-то заметки, которые его, очень можетбыть, и погубили. И теперь блокнот находится у его убийцы, а не то разорван вклочки и выброшен.