Воронье сердце. Отбор по принуждению - Мария Бородина

— Лира, — Олаф с другой стороны подступил совсем близко. Так, что я почувствовала его дыхание на своей коже, увидела переливы водной глади в голубых глазах. И ярость, застывшую в уголках губ. Праведную ярость, что не дает ему сдаться и раз за разом ведет к победе. — Не слушай его! Или слово верности для тебя ничего не стоит?!

— Олаф! — возразила я. — Давай, я сама решу, что у меня в голове: труха и твои убеждения или мозг!

Олаф вытянул руки, и они, изогнувшись, вышли из рукавов, будто два толстых питона. Обвили меня, как скользкие щупальца, и потащили в воду.

— Все будет, как я сказал, — знакомое лицо приблизилось, и я разглядела едва заметные поры на коже Олафа. Как в тот вечер, в парке, когда он меня поцеловал. — Поняла, Лира?

— Нет, — выдохнула на пределе. — Я сама пишу свои правила.

— Опомнись, покуда не поздно, — зашипел Олаф. Дернул щупальцами, и мое тело с размаху полетело в воду.

Я пыталась остановиться, цепляла ногами песок, но остатки опоры уходили из-под ног, выбрасывая меня в ледяную стихию. Сопротивлялась, но мои усилия шли крахом. Что же будет теперь?

Чего ждать?!

— Лира… Лира, нам пора! — прорезалось с другой стороны.

Тихий шепот прорвался сквозь пелену сна и зашелестел в ушах. Расколол тревожное небо на осколки, превратил ворон в черные точки, а плещущийся водяной поток — в легкую утреннюю прохладу. Я нехотя разлепила глаза. Надо мной склонялся Рэнимор: уже одетый и безупречно причесанный.

— Ты должна оказаться в своих покоях до завтрака, — прошептал он и улыбнулся.

— Уже утро? — я приподнялась на ворохе подушек и покосилась на окно. Сквозь стекло заглядывал голубоватый полумрак, едва подсвеченный гаснущими звездами.

— Пока нет, — Рэнимор снова улыбнулся, — но мы должны действовать быстро. Я уйду в кабинет. Приводи себя в порядок, а когда будешь готова — постучи мне. Только не задерживайся долго, а то нас обоих подведешь.

Я уложилась в десять минут. Едва не подскользнулась в ванной, но зато умудрилась и волосы уложить, и складочки на платье расправить.

Из покоев принца мы выходили по очереди. Вернее, мне и не пришлось их покидать. Рэнимор ушел через дверь, а мне пришлось выйти на балкон-галерею и ползком преодолеть добрый десяток метров под чужими карнизами. Так страшно мне еще никогда не было! К счастью, опыт оппозиционерки научил меня двигаться почти бесшумно.

Рэнимор поймал меня у одного из открытых выходов и вывел в просторный холл. Стены здесь горели янтарем, а под потолком раскидывала отростки огромная люстра, похожая на осьминога. Пройдя с десяток метров по совершенно пустому коридору, который, несмотря на богатейшее убранство, казался немного странным и запущенным, мы вышли на столь же безлюдную лестницу.

— Здесь что, — не удержалась я от вопроса, — никого не бывает?

— Только в день поминовения предков, — усмехнулся Рэнимор. — Ты видела кладбище нашего рода, Лира. Тела моих предков замурованы в стены коридора, которым мы шли.

Я едва не задохнулась. Воздух вокруг неожиданно показался горьким и колючим, а потолок — слишком низким. Колонны придвинулись ближе, угрожая расплющить мое тело. Интересно: каково это — быть замурованным в стене? Даже будучи мертвым…

— Да не пугайся ты так, — Рэнимор осторожно коснулся моего плеча. — Всего лишь дань древним традициям, не более того. Много веков назад это был самый обычный способ погребения.

— Просто это, — я старательно подбирала слова, — немного жутко! Ты же живешь в этих стенах, и…

— Жутко нам будет сейчас, — заметил Рэнимор, поглядывая вниз через перила. — Приготовься встретиться с двумя горничными.

Сердце упало в пятки. В панике я отступила к стене и прижалась к холодному камню.

— Не шевелись, — Рэнимор, подмигнув, бросился вниз по лестнице. — Я отвлеку их.

Только я уже не боялась. Я знала, что он вернется за мной. Обязательно вернется.

Но когда Рэнимор скрылся за поворотом, и стук его ботинок о ступени почти стих, проклятая тревога все равно взяла за горло. Опустошила и заставила вжаться в стену еще сильнее и задержать дыхание. Теперь я хорошо осознавала свое одиночество: оно рвалось наружу громким стуком сердца, соленым страхом на губах… Воображение рисовало жуткие картины: что, если Рэнимор не успеет? Что, если кто-то решит спуститься по этой лестнице раньше, чем он вернется?!

— Мое восхищение, Ваше Высочество! — напыщенно заговорили женщины внизу. Каждое слово сопровождалось томным вдохом. Права была Бруна: кажется, даже прачки и горничные от Рэнимора без ума.

— Доброе утро, уважаемые, — бодренько ответил Рэнимор. Что-что, а притворяться он умел отлично. — О, будет лучше, если вы пройдете третьим этажом, через зал для собраний.

Дыхание перехватило, а сердце застучало так, что, казалось, вот-вот выдаст меня. Он говорил, что обхитрит их, но, кажется, выдал им все в лицо! Как тут не заподозрить неладное?!

— Но здесь же ближе, — возразила одна из женщин.

— Я только что спускался этой лестницей, — спокойно проговорил Рэнимор. — Мрамор отошел на паре ступеней, и я едва не упал вниз, оступившись. Я скажу Гилберту, чтобы занялся ими.

— О, Ваше Высочество! — Богиня Филлагория! Как же раздражают эти вздохи! Неужели сложно понять: Богиня не поцеловала — шансов нет! — Надеюсь, с вами все в порядке?!

— Вам не о чем беспокоиться, — снова донесся голос Рэнимора. — Но могло бы быть хуже. А потому лучше не рисковать.

— Мы будем осторожны, — чьи-то шаги застучали по ступеням, приближаясь. А потом вдалеке хлопнула дверь, прогнав по лестнице легкий сквознячок.

Шаги слышались все ближе.

Ему не удалось…

Сдавленный выдох вырвался из горла, и я прикрыла рот ладонью. Присела, собравшись в комок, будто кошка дворовая. Страх тут же накрыл с головой, как воды рек, что я видела во сне, и руки предательски затряслись. Ну вот и все. Теперь придется поехать домой за нарушение режима. Или — снова за решетку, неизвестно насколько. Почему, Филлагория?! Отчего мне так не хочется ни первого, ни второго?!

В проеме обозначилась черная тень, и я зажмурилась, чтобы не видеть своего позорного финала на этом отборе. Горничные — бабы склочные, а особенно если так томно вздыхают. Тут же сплетни пустят по всему дворцу — не отмоешься! Вот вам и победительница первых четырех испытаний!

Темнота колыхнулась у самого лица, и на коже проступил ледяной пот. Я обхватила колени руками и зажмурилась еще крепче. Мрак зашелестел, раскачался, а потом неожиданно обрушился на меня голосом Рэнимора:

— Пойдем, скорее!

И страх отступил, освобождая место безрассудному облегчению. Будто туча, налившаяся свинцом, наконец-то разразилась грозой. Я приоткрыла один глаз, не веря своему счастью, и поймала лацканы знакомого пиджака, украшенные золотистой вышивкой: