Взлетая высоко - Бьянка Иосивони

Я зажмуриваюсь и делаю глубокий вдох. Стараюсь сосредоточиться на чем-то позитивном. Чем-то, что придает мне сил. В мыслях я слышу беззаботный смех Кэти, но на этот раз он не подбадривает меня, а вызывает слезы. Я сглатываю ком и заставляю себя обнять маму, чтобы она не волновалась. Она в замешательстве, но отходит от меня, чтобы я могла вылезти из машины.

Мои пальцы стискивают деревянный ящик, который я всю поездку держала на коленях. Коробка воспоминаний Эрика, Клэйтона, Лекси и Шарлотты. Шершавая поверхность с ее узорами под моими пальцами уже кажется мне знакомой. И хотя я почти уверена, что они не готовили этот подарок специально для этого момента – момента моей слабости, – сейчас он придает мне сил, чтобы отстегнуть ремень безопасности, выйти из машины и встретиться лицом к лицу с реальностью.

Папа вынимает из багажника мою сумку.

– Твоя комната не изменилась.

Именно этого я и боялась.

– Вот увидишь, – мама ласково кладет руку мне на плечо и ведет меня по подъездной дорожке к дому, – все будет хорошо.

Нет. В горле стоит ком, и я чувствую, что больше не могу дышать, грудь сдавливает, и я не могу сказать ей, что ничего никогда уже не будет хорошо. Просто не может быть, потому что Кэти нет. Ничто не будет таким, как раньше. И я просто не понимаю, как люди могут на самом деле верить в это дурацкое выражение: все будет хорошо. Даже если я снова смогу смеяться и быть счастливой, часть меня мертва. Мое сердце всегда будет разбито. И никто и ничто не сможет этого изменить. Я не могу заставить себя высказать эти мысли вслух, поэтому молча позволяю маме меня вести.

Дом выглядит так, как раньше. Даже пахнет здесь как обычно. В точности, как я запомнила. Смесью ароматических свечей, бекона, который папа всегда жарит по утрам, полевыми цветами и лесом позади дома. Мы живем не в центре Рондейла, а за его пределами, в симпатичном одноэтажном доме на огромном участке, который в детстве казался нам целым миром. Нашим королевством. Иногда мы были принцессами, иногда храбрыми воинами, иногда коварными феями. Луг возле дома граничит с лесом, в котором мы с Кэти любили играть. Глубоко в лесу спрятано озеро, где мы купались в летние месяцы. Папа научил нас плавать еще до того, как мы смогли нормально ходить.

Это место, этот дом полны воспоминаниями, что готовы меня задушить.

На стене рядом с лестницей висят фотографии в рамках. Не так много, как у Харбинов, но достаточно, чтобы проследить хронологию нашей жизни. Вмятина на перилах лестницы датируется днем, вскоре после нашего десятого дня рождения, когда Кэти поскользнулась на третьей ступеньке и ударилась головой. Я никогда раньше не видела столько крови, но, к счастью, обошлось рассечением, на которое пришлось наложить швы. Позже она страшно гордилась этим шрамом.

Прямо здесь, на полу, посреди прихожей, мы раньше играли со своими куклами и плюшевыми игрушками. Это было лучшее место, потому что отсюда мы могли попасть в любую комнату, и нам казалось, что весь мир открыт для нас. И независимо от того, сколько раз мама и папа отправляли нас обратно в нашу комнату, рано или поздно мы все равно снова оказывались здесь.

Мой взгляд блуждает по гостиной. По диванам, журнальному столику, телевизору, серванту у стены с фарфоровой посудой маминой прабабушки. Тут же перед глазами всплывает еще одна картина. Бесчисленные вечера, когда мы с Кэти растягивались на ковре и делали домашнее задание или играли в настолки с родителями. Кэти всегда была в паре с мамой, а я с папой. И мы могли бесконечно долго спорить из-за одного очка.

– Идем. – Мама подталкивает меня и помогает подняться по лестнице. – Ты, должно быть, вымоталась. Наверняка хочешь принять душ. Или может сразу пойдешь в постель?

Сон. Это звучит упоительно: закрыть глаза и на какое-то время просто забыть обо всем – даже если это не навсегда.

– В постель. – Мой голос звучит хрипло, потому что я молчала в течение нескольких часов. Желудок урчит, я ничего не ела после обеда. Внезапно я начинаю скучать по бейглам Бет. Сначала я была не особо большим их поклонником, но когда съела последний в дороге, то поняла, как сильно мне будет их не хватать – и как сильно за последние несколько недель я привыкла к мрачно-дружелюбному виду Бет. Все это время она помогала мне – даже не зная меня как следует. Она не задавала лишних вопросов, а просто поддерживала в тяжелые минуты.

– Вот мы и на месте, – оказавшись наверху, мама останавливается перед моей комнатой, но не я. Будто в трансе, я прохожу мимо нее, дальше по коридору. – Хейли?..

Всего несколько шагов отделяют меня от другой двери – она прикрыта. Мое сердце колотится как сумасшедшее, когда я протягиваю руку и очень медленно ее открываю. Все в этом доме выглядит как раньше. Именно так, как я привыкла. Только не эта комната – потому что, когда я включаю свет, комната Кэти пуста.

Когда я была здесь в последний раз, все выглядело иначе. Это я точно знаю, потому что вечером перед отъездом залезла в постель Кэти и обняла ее плюшевую собаку с длинными ушами – единственную мягкую игрушку, пережившую наш переходный возраст. Но теперь даже она исчезла.

Нет кровати, как и шкафа с кучей наклеек, полок и письменного стола. Тонкий слой пыли покрывает деревянный пол, а на стенах все еще слабо видны отпечатки мебели и очертания всех тех постеров и дипломов, что Кэти на них вешала. Белые обои с крохотными цветочками за эти годы выцвели и потрескались. В течение дня солнечный свет проникает через большое окно на противоположной стороне комнаты и рисует причудливый узор на темных половицах, но сейчас снаружи темно. Несмотря на это, я все еще, даже в свете лампочки, свисающей с потолка, четко вижу места, которые раньше не были закрыты ковром. Как и многочисленные царапины, украшающие пол. Когда нам было четырнадцать, мы постоянно делали перестановку, двигая мебель. От этого пол в комнате Кэти пострадал так же сильно, как и пол в моей спальне.

– Что здесь произошло?

– Ох, милая… – мама встает позади меня. Я чувствую, что она хочет прикоснуться ко мне, успокоить, но она этого не делает. Вместо этого она тихо вздыхает. – Нам было нелегко, но мы должны были так поступить. Большую часть вещей мы отдали на благотворительность, но те, с которыми не смогли расстаться, лежат на чердаке.

Родители отдали вещи Кэти. Они стояли в этой комнате, решая, что хотят сохранить, а что нет. Без меня. Без. Меня. Они даже не написали мне сообщение или по крайней мере не позвонили мне, чтобы сказать, что собираются сделать. Или спросить, не хочу ли я оставить себе что-нибудь из вещей Кэти. Они просто сделали это. Они убрали Кэти из этого дома и из своей жизни, будто ее никогда не было. И все, что от нее осталось, теперь лежит в пыльном ящике на чердаке? Вот так просто?

Я поворачиваюсь на месте.

– Почему вы не сказали мне?

– Хейли…

– Как вы могли сделать это, не поговорив со мной? Не спросив меня? Или хотя бы предупредив!

Мамины глаза округляются. Они такого же цвета, что и у меня. Как и у моей сестры. На нее больно смотреть. Не так сильно, как на свое отражение, но все же. Сходство есть, и оно настолько сильное, что мне приходится отвернуться.