Ближний берег Нила, или Воспитание чувств - Дмитрий Вересов

Группа была и в самом деле не «Дип Пепл». Ударник сбивался с ритма в среднем раза три за номер, Пуш, хоть и руководитель и вообще парень неплохой, редуцировал басовые партии до минимума — разик бухнет в заданной тональности и отдыхает до следующего такта. Хваленый соло-гитарист Гюгель, возомнивший себя профессионалом, поскольку в свое время был вытолкан взашей из музыкального училища, норовил к месту и не к месту влезть со своими замороченными запилами, сбивая с толку всех остальных, и безбожно врал тексты. Так что клавишник Нил Баренцев, честно говоря, попавший в «Ниеншанц» лишь потому, что профком закупил для группы вполне пристойный немецкий синтезатор «Роботрон», который пылился без дела в клубном чулане, оказался в этой команде лицом не последним.

Группа, целиком состоявшая из студентов-филологов, находилась на содержании профкома и проходила как народная самодеятельность. Плановые факультетские мероприятия, включая и дискотеки в общежитии два раза в месяц, она обслуживала бесплатно, когда же ее приглашали на другие факультеты, приглашающий факультет оформлял на кого-нибудь из музыкантов материальную помощь.

Она делилась на всех, так что каждый получал рублей по восемь — по десять.

Играли они преимущественно вещи простые, но забойные, и каждое свое выступление начинали с легендарной «Шизгары», а заканчивали рок-н-роллом про голубые замшевые шузы. Было весело, а времени и сил отнимало куда меньше, чем мог бы подумать человек несведущий.

В третью пятницу своей работы в «Ниеншанце» Нил, как положено, притащился к половине седьмого в общежитие, но застал замок на дверях и объявление «Зал закрыт на санобработку до 01.11. Администрация». Поторчал в стеклянном вестибюле, выпил в буфете паршивого кофе и собрался уходить, как вдруг его окликнули. Ему не нужно было поворачиваться, чтобы понять, кто это. Адреналин скакнул вверх, руки дрогнули.

— Линда! Я и не знал, что ты в общаге живешь.

— Представь себе. А ты к нам?

— К нам — это куда?

— Сегодня же пятница, очередной суперсэшн у Джона.

— Очередной что?

— Суперсэшн. Ну как в песне: «Собрались на суперсэшн у фирмового мэна».

Иными словами, заседание КПЛ.

— Коммунистической партии Лаоса? Кружка поэтов-лириков? Комитета пламенных лизоблюдов? Казанских педерастов-любителей?

Она хихикала после каждой его версии, а потом заявила:

— Все равно не догадаешься. Клуб «Пенни Лейн».

— Сборище битломанов, — сообразил он. — Ну и чем вы в своем клубе занимаетесь?

— Пойдем, увидишь. Студенческий при себе?

— Вход по студбилетам?

— Конечно… — Она увидела его ехидную улыбку, сначала ничего не поняла, потом тоже улыбнулась. — Не к Джону, конечно, а в общагу. На вахте сдать.

Видишь, вон там тетка сидит.

Сама Линда ничего предъявлять не стала, спокойно прошла мимо полной пожилой женщины в синем кителе, слегка кивнув ей, и остановилась возле лифта. На Нила женщина взглянула строго и требовательно. Он протянул свой студенческий. Она раскрыла его и принялась придирчиво изучать, сравнивая лицо на фотографии со стоящим в шаге от нее оригиналом.

— Фамилия? — сурово спросила женщина, положив студенческий рядом с толстым вахтенным журналом.

— Но там же написано. — Нил показал на билет.

— Мало ли что там написано! Фамилия?

— Баренцев.

— Имя-отчество?

— Нил Романович.

— Правильно… Номер?

— Какой номер? Билета? Я наизусть не помню…

— Номер комнаты, к кому идете, — пролаяла женщина, теряя терпение от такого непроходимого идиотизма.

— Триста сорок три, Кизяков Станислав, — громко подсказала Линда.

Женщина даже не посмотрела в ее сторону, записала что-то в журнале, а Нилов студенческий закинула в ящик стола, заложив полоской бумаги с числом «343».

— Проходите, — неприязненно сказала она. — Как пятница, так все к этому Кизякову и шляются. Медом там, что ли, намазано?.. В двадцать три тридцать общежитие закрывается. Если кто из посторонних не вышел — документ конфискуется и передается в деканат.

— Понял, — грустно сказал Нил.

Женщина, не обращая более на него ни малейшего внимания, уже собачилась со следующим визитером.

— Давай скорей, я лифт держу! — крикнула Линда, и он нырнул вслед за ней в фанерный ящик, рассчитанный, судя по всему, человек на десять.

Когда Линда, не постучавшись, толкнула дверь и вошла в триста сорок третью, ведя на буксире Нила, ему показалось, что что-то внезапно случилось со зрением — в комнате стоял такой густой дым, что ничего нельзя было разглядеть. К тому же у него моментально защипало в глазах.

Когда он чуть-чуть проморгался, то увидел, что в небольшой комнате стоят, сидят и лежат человек двадцать-двадцать пять, при этом еще умудряясь кучковаться примерно по пятеро-шестеро. Одна такая кучка группировалась вокруг стола, уставленного пустыми стаканами и тарелками, полными окурков. Еще три группы разместились на каждой из кроватей. Сидели, тесно прижавшись друг к другу, смолили. На кровати слева молчали, на кровати справа тихо о чем-то переговаривались, на дальней, у окошка, пели про желтую подводную лодку, очень недружно, отвратительными голосами. На подоконнике весьма бесстыдно целовалась парочка. Разговаривали тихо, пели тоже не очень громко, но когда в деле участвует столько глоток одновременно, эффект получается основательный. У Нила даже уши заложило. Линда взяла его за руку и повела, лавируя между гостями.

Некоторые узнавали ее, махали лениво рукой или говорили:

— Хай, Линда! Пивка не принесла?

— И тебе хай! В другой раз…

— Хай, Линда, а я два текста с «Раббер Соул» снял.

— «Револьвер» тебе в руки…

— Линда, лапушка, у тебя, говорят, полный «Хайр» есть.

— Пусть говорят…

«А она знает себе цену, — с удовлетворением думал Нил. — Жалко, что я тогда, в колхозе, так облажался. Может, что-нибудь получится здесь, может, поезд еще не ушел…»

Нил никого из этих людей не знал, хотя двоих-троих вроде бы видел на факультете. А вот его кое-кто определенно знал:

— Хай, Баренцев!

Ему улыбалась сидящая у стенки девчонка, маленькая, курносая, раскрашенная не хуже ирокеза.

— Приве-ет, — растерянно протянул он. Это создание в узких «вареных» джинсах, чрезмерно обтягивающих толстенькие ножки, было ему совершенно незнакомо.

— Не узнал? Я же Линда. Он изумленно моргнул, придержал за руку настоящую Линду.

— Так вот же Линда…

Девушки оглядели друг друга без особого тепла и одновременно процедили сквозь зубы: