Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное - Андрей Николаевич Савельев

политика братания так сходится странно с той линией германского генерального штаба, которую проводят сейчас неукоснительно на русском фронте?»

Луначарский (93) от объединенных с.-д. интернационалистов (второй большевистской фракции) предлагает резолюцию, где называет планы правительства о наступлении на фронте вредоносной пропагандой.

Чернов (102), как и другие выступающие, продолжает ныть о запаздывании революций в наиболее развитых странах, где, во‐первых, рабочие дорожат своим положением, а «национальный лик» капитализма слился с национальным государством (то есть, отметим, не верна марксова теория об интернациональном характере капитала). Рабочим развитых стран, как оказалось, не нужен социализм – и это было большой неожиданностью для Чернова и всех «левых» фантазеров. И по этой причине попытки разрешить войну воззваниями к пролетариату и демократическим силам воюющих держав бесполезны: «эти трудности никакими жестами с нашей стороны не устранимы».

Разрываясь между двумя позициями, Чернов одновременно критикует и тех, кто предлагает разгромить Германию, надеясь, что она слаба, не понимая, что война до победного конца означает войну без конца; и тех, кто предлагал отменить всякие наступления. К последним относились большевики, которым предложено было задуматься, что как раз противоположная позиция была бы на руку пролетариату Германии. Здесь можно было бы понять, почему большевики желали поражения только своему правительству, но не такому же «буржуазному» правительству Германии.

Выход из противоречия Чернов предложил столь же простой, сколь и нелепый: просто не ставить в зависимость социалистическую революцию от военного счастья и положения на фронтах. Потому что, мол, нам интересны не переговоры с дипломатами, а демократы воюющих стран, а ещё раньше следовало бы провести съезд представителей революционных социалистических партий всех стран. А до тех пор – бессмысленно ставить ультиматумы великим державам.

Ядовитый Мартов (46) подчеркнул слова Чернова о том, что проблема прекращения империалистической войны могла быть разрешена только одним способом: необходимо «подготовить общественное мнение европейской демократии, союзной демократии», а также социалистической конференции, чтобы провести через союзников общую идею российской революции об отказе от аннексий и контрибуций. Разумный вопрос для такой конференции: с какой стати российский солдат, который не должен проливать кровь за Константинополь и Персию, а также за российские окраины, должен проливать кровь за присоединение к Франции Лотарингии?

Но дело конференции, – к онстатирует Мартов, – н е продвинулось. Предлагается ждать благоприятных условий. А пока, как объясняет Керенский, надо провести наступление, чтобы армия не стояла долго без движения. И здесь Марков снова с полным основанием говорит, что цели войны не выяснены, а значит – нет причин для наступления. Из этого следует, что ни Керенскому, ни Мартову цели войны не ясны. Территориальная целостность страны для них не может быть такой целью, и они её не высказывают, поскольку являются адептами революции, призванной разрушить государство – прежде всего, реализуя пресловутый принцип федерализма, который в дальнейшем искалечил кое-как сохраненную государственность на век вперед.

Когда очередь выступать дошла до Зиновьева, он ответил Чернову: то, что тот назвал «игрой ва-банк», есть как раз единственно возможный план, а надежда на проведение конференции союзных держав – это игра в бирюльки. Большевики делали ставку на социалистическую революцию в других странах и видели, что там она начинается. Только в этом они предполагали возможность закончить войну без аннексий и контрибуций. Ведь любые конференции с английскими и французскими империалистами известно чем закончатся! Фактически Зиновьев подводил к мысли, что надо заниматься не вопросами армии, а организацией революций – в том числе и в союзных державах. Что, разумеется, предполагало даже не сепаратный, а односторонний мир – невзирая на последствия. Но, как мы теперь знаем, что все попытки большевистского режима, который установился как раз ценой сепаратной капитуляции в Бресте, организовать революции в Европе закончились полным провалом.

Зиновьеву ответил эсер Владимир Алексеевский [74]: «С каких это пор, спрашивает тов. Зиновьев, требование немедленной социалистической революции есть азартная игра? Я отвечаю вам, товарищи, что с тех пор, когда на место социализма утопического, который считал во всякое время, во всякий момент возможным осуществление программы социализма, встал социализм научный, – с этого момента требование сразу и немедленно социальной революции, вне времени и пространства, стало азартной игрой». Им же в жесткой форме выдвинут тезис: гибель армии означает гибель революции. Обращаясь к большевикам, он сказал: толпы дезертиров говорят вашими аргументами, цитируют ваши слова. Между тем, армия в лице своих представителей на съездах уже нашла общий язык.

Дан (88) подвел итог предложениям большевиков: «Что предлагалось тов. Лениным в смысле изменения политики Временного Правительства? Вы помните эти меры: надо опубликовать прибыли, арестовать несколько десятков капиталистов, объявить капиталистов всего мира разбойниками и заключить всеобщий мир без аннексий необычайно простым способом: отделив от России все её части, которые когда-то, со времени Гостомысла, были к России присоединены. Это называется миром без аннексий». Действительно, в краткой форме большевистская программа выхода из войны и государственного строительства выглядит смехотворно.

Каменев объявляет, что Церетели ошибся, когда утверждал, что большевики за сепаратный мир: «нельзя окончить эту войну отказом солдат только одной стороны от продолжения войны, простым прекращением военных действий одной из воюющих сторон»; «сепаратный мир не входит вообще в план наших действий, как пролетарской партии»; «мы, которые ставим нашу ставку только на развитие пролетарской революции во всём мире, мы не имеем перед собой перспективы ни полюбовного соглашения с западноевропейским империализмом, ни полюбовного соглашения с германским генеральным штабом». Мы теперь знаем, что у большевиков были совсем другие планы. И на это указывает сам Каменев, выступая против предполагаемого наступления, поскольку это будет «удушением революции».

Каменев говорит, что воззваниям о мире предыдущего правительства пролетарии Европы не могли поверить, потому что на постах министров были «империалистические насильники». Коалиционное правительство положение только ухудшило, «потому что, если вы против сепаратного мира, тем паче вы должны быть против того, что от вашего имени производятся сепаратные аннексии. Я спрашиваю, где протест Совета Р. и С. Д. против аннексии Албании, где протест против того, что имя русской революционной демократии использовано для насилия против Греции?»; «три месяца русской революции ни на каплю не ослабили грабительской политики, политики России в Персии». Кроме того, правительством созданы конфликты ещё и с Финляндией и Украиной. В чём были предложения большевиков по этому вопросу, осталось неясным, потому что председательствующий на Съезде начал строго следить за регламентом. Но из контекста можно понять, что предложение Каменева – поддержка сепаратизма и критика союзных государств, позволяющих себе во время войны недемократические действия в отношении других государств.

Симптоматичным стало выступление «межрайонца» Рязанова [75] в защиту дезертиров. Оратор