Горизонт края света - Николай Семченко

Кто-то из казаков заметил, как над одним из холмиков взмётываются красные головёшки. Что это такое, для чего?

– А вы не знаете? – в свою очередь удивился Купеня. – Разве владельцы молний иначе выбрасывают головёшки из своих жилищ?

– У нас другие обычаи, – сдержанно ответил Атласов. Он уже давно понял, что не стоит разубеждать туземцев, что мельгытанги – это обычные люди. Ореол тайны помогал держать язычников в повиновении.

– А-а, – хитро сощурился князец. – Наши гости не желают рассказывать о своих жилищах. У нас тайн от вас нет. Мои люди выбрасывают головёшки из очагов через отверстия-андроны. И у нас тот за великого удальца почитается, кто метко их глубокой землянки швырнёт наружу. Не выбросишь головёшки, оставишь их на ночь – заболит голова, умереть можешь…

Удобно устроившись на медвежьих шкурах, Атласов слушал камчадальского князца. От бытовых разговоров он перешел на более серьёзные. Оказывается, в низовьях Камчатки живёт другой большой род, во главе которого стоит Шандал. Он уводит в плен женщин и детей, опустошает селения, вырезает целые семьи и желает наложить дань на всех камчадалов. Он ухитрился похитить из хорошо укреплённого Ичинского острожка достойнейшую женщину – мать Купени, заставил старуху выполнять самую чёрную, унизительную работу, держал её впроголодь и бахвалился, что обратит в рабство все соседние племена. Каждый день камлал шаман стойбища, и накануне прихода русских духи ответили ему: одержать победу над заклятым врагом помогут Купене могущественные пришельцы…

Слушая этот рассказ, Атласов мрачнел. Чего, казалось бы, недоставало этому краю? Полноводные реки, густые леса, уйма зверья и птицы. И даже небо здесь другое – синее с ослепительно белыми облаками, не в пример надоевшему небосклону Севера – серому, с зеленоватым оттенком. А народ тут, однако же, беден, глуп и страдает от притеснений: сильный глумится над слабым, и в этом месте, похоже, та же притча – один хочет захватить всю благодать, чтоб владеть ею безраздельно…

– Хорошо, – решил Атласов, – казаки пойдут с тобой на Шандала. Но ты дай нам ответ: согласен ли принять защиту и покровительство Руси?

– Нам нужна защита! Мои люди нуждаются в сильных покровителях.

– Но за это надлежит вам платить царю соболиный ясак в его меховую казну…

Когда толмач перевёл слова Атласова, князец недоверчиво взглянул на приказного, и его глаза спрятались за сочными яблочками скуластых щёк:

– Ай! Зачем вам такой негодный зверь – соболь? Разве не желает ваш повелитель носить шубы из собачьего белого меха? У нас много таких собак, ими согласны ясак платить. А соболь – дрянная зверушка, не то что на одежду, так даже в пищу не годится!

– Значит, особой беды для твоего рода-племени не случится, если станешь отдавать нам то, что самим не годно, – дипломатично улыбнулся Атласов в ответ. – У вас собачий мех ценится, у нас – соболий.

И договор был заключён. Камчадальский князец бросил в очаг маленького деревянного идола – на счастье, подал знак священному жупану[41], стоявшему у входа:

– Подавай!

Жупан, дрожа от страха – никогда не видел таких могучих бородатых мужчин! – шагнул к гостю, робко протянул чашу с темной густой жидкостью. Атласов немного отхлебнул, и почти мгновенно приятное тепло стремительно разлилось по всему телу.

– Большой огненный вождь, наверное, желает настоящей настойки из сушеного мухомора? – услышал Атласов вопрос князца. – Может, отвар кипрея ему не нравится?

Мухомора Атласов не хотел. От бывалых якутских казаков он слышал, что, выпив настойки этого гриба, можно как бы помутиться разумом: начнут одолевать всякие чудные видения, а потом – рвота, до крови, и ломота в костях; хорошо, если жив останешься. Зато Иван Енисейский, сидевший толмачом, захотел-таки отведать камчадальского крепкого вина. Жупан, игриво поводя подчернёнными ресницами, протянул толмачу глиняную чашу.

– Не знаю, как у вас, камчадалов, а у коряков мухомор в такой чести, что они дают пьяному мочиться в какую-нибудь посудину, – сообщил он Купене, – и выпивают, прости господи, его стечь, и от этого так же бесятся, как те, которые грибную настойку пили…

– Тьфу! – сплюнул Атласов. – Не время беситься. Надо рассудок сильный иметь и крепость, чтобы выиграть бой с Шандалом. Не пей ты эту гадость, кипрея довольно…

А князец снова хлопнул в ладоши, и снова явился жупан. Перед собой он нёс на вытянутых руках большое блюдо с дымящимся мясом.

Купеня взял узкую полоску оленины с блюда и, встав перед Атласовым на колени, принялся совать угощение ему в рот. Владимир Владимирович шутки ради уступил хозяину, и князец – чик! – отрезал мясо ножом у самых губ гостя, и улыбался, и ласково кивал головой, и опять принимался – чик! чик! – тыкать мясом в губы приказного, громко приговаривая:

– Та![42]

Не успел Атласов отведать мяса таким оригинальным способом, как в землянку спустились по лестнице женщины с деревянной бадьёй. Её установили перед Атласовым на специальной подставке.

– Толкушу кушать будем! – возвестил князец. – Самая вкусная наша еда!

Толкуша, приготовленная из кислых ягод, кетовой икры, нерпичьего жира и каких-то пряных корешков, пришлась казакам по вкусу: и кисла, и сладка, и сытна – ешь-не наешься!

– А что за корешки добавлены в толкушу? – полюбопытствовал Атласов. – Вкусом похожи на сарану. Едал подобное у коряков. Да и чукчи сарану на зиму припасают – сушат на вешалах…

– Наши женщины эти коренья выменивают у мышей, – серьёзно ответил Купеня. – Осенью приходят к их норкам, говорят: «Эй, маленький народ! Мы с вами меняться будем!» Берут у мышек корешки, взамен оставляют сушеное мясо, рыбу, икру. Мышек обижать нельзя. Если их совсем без пищи оставить, то они обидятся – откочуют в тундру подальше от юрт, иные и вовсе в своё небесное стойбище уходят: найдут рогульку и давятся в ней. От горя. Понимает мышка: так и так без запасов зимы не пережить – лучше повеситься. Человек должен уважать всех, с кем рядом живёт.

Подивившись такому оригинальному способу добычи кореньев, Атласов с удовольствием отведал и чуприков – рыбы особого копчения, и сушёной икры, смешанной с толченой корой ивы, и ароматных трав, отмоченных в воде. А от хуйгула все казаки к немалому удивлению хозяев отказались. Очень уж деликатное кушанье! Хуйгул – кислая рыба, выквашенная в земляных ямах без соли, и её острого, смрадного духа, не зажав носа, вытерпеть невмочь.

Желая-таки увеселить гостей, Купеня вызвал из острожка камчадальских девок. Пугливо озираясь и прикрывая лунообразные лица, они расселись в круг, пошептались и, успокоившись, принялись искоса рассматривать мельгытангов и прыскать в кулаки – совсем как русские девки на якутских посиделках. Но Купеня, хлопнув в ладоши, что-то гортанно выкрикнул, и одна камчадалка, самая стройная, встала в центр круга и запела, отбивая такт руками: «Хама-хама– ик-ик!»[43]. К ней тут же присоединилась другая – проворно завертелась, закричала голосами разных зверей и птиц, и столь хитро она это делала, что в одном голосе три разных слышалось. Остальные девки пошли вкруг них хороводом, притоптывая и припевая.