Горизонт края света - Николай Семченко

А пили в той компании здорово, и рассказывали анекдоты, которые почему-то не запоминались, и угощение было что надо – икра нерки, балык чавычи, варёные оленьи языки, и парни говорили, как хорошо, что я вырвался из своей «дыры» и сижу теперь с ними – как белый человек. Выпивка сама по себе – пьянка, а с хорошим человеком – застолье. Я слушал эти разговоры, и мне делалось всё скучнее. Обо всём и вся здесь судили с чувством превосходства, но эти ребята никогда не видели настоящей тундры, диких оленей и радужных брызг над мотрной лодкой. Разве могли они понять, зачем человеку всё это нужно?

Повспоминал, попечалился о Валерке и снова задремал. Но на этот раз мне ничего не приснилось. А может, я просто не запомнил сна.

Проснулся я почти здоровым: голова только чуть-чуть побаливала в затылке. Покосившись на Лёшу и определив, что он ещё спит, взял удочку и выбрался наружу. Впрочем, пришлось обойтись без неё: рыба, очумевшая от тесноты в пересыхающих ямах, не желала кидаться на крючок. Тогда я выломал толстую ветку, обстругал её и стал действовать как острогой. Поинизировал над собой: в обычной ситуации посчитал бы такой способ добычи варварством и занятием, не достойным мужчины. Ещё бы и в газете об этом написал, призывая спасать мальков из отшнуровавшихся водоёмов. Но что поделаешь, если тут, в глуши, нет столовых, а рыба всё равно не сегодня-завтра пропадёт. Да и голод не тётка…

Над низинками клубился лёгкий желтоватый туман. Разгоняемый солнцем, он нехотя стекал на траву мутной росой.

В самый разгар охоты на чиров с острогой я вдруг услышал глухой кашель и странные звуки: словно бы кто-то хлопал хлыстом. Люди?!

Взбежал на пригорок и замер: в большой грязной луже под тенью чозении стоял лось. Яма, в которую он забрался, очевидно, была глубокой: вода поднималась животному почти до брюха. Время от времени лось окунал в неё голову и хлопал длинными ушами. Вокруг него вилась серая туча комаров и оводов. Впрочем, над мей головой тоже кружил пищащий нимб, но кровососущие твари всё-таки боялись переходить в атаку: Лёша приготовил свежее снадобье из багульника, за ночь оно настоялось, и я натёрся им.

Лось почуял меня и уставился большими выпуклыми глазами, но как следует рассмотреть человека ему мешалм гнусные твари, жаждавшие крови – он окунало голову, хлопал ушами, с минуту обалдело изучал двуногое существо, явившееся перед ним, и снова повторял свою «зарядку». Вскоре он совсем перестал обращать на меня внимание.

Впервые в жизни я видел лося так близко. Правда, в лесах, что растут на притоках Пенжины, этих животных встречать всё-таки иногда приходилось. А на реку Белую их даже специально охотоведы завезли – решили пополнить северную фауну. Завидев людей, лоси стремительно бросались в чащу и поднимали несусветный треск. Такчто наблюдал я их только со спины.

Теперь у меня появилась возможность хорошо рассмотреть это животное, напоминавшее жирафу: ноги у сохатого очень длинные, красивые рога, словно огромные плоские кораллы; большая верхняя губа, небрежно свисавшая с морды, на шее болтается эдакое кокетливое украшение – кожаная серьга… Интересный зверь!

Лось то и дело кашлял и сердито фыркал. От тех же охотоведов я знал, что причина этого – личинки овода. Эта гнусная тварь выводит своё потомство в широких ноздрях сохатого. Личинки живут там припеваючи, каждая вырастает в длину до четырёх сантиметров! Они – настоящий живой кляп, не дающий лосю дышать. Вот он м старается прокашляться, отфыркаться от них, но это не помогает, и животное вынуждено терпеть пытку до тех пор, пока личинки не окуклятся и не вывалятся из его носа сами.

Когда сохатого слишком сильно донимают комары и оводы, он словно впадает в прострацию: не обращает внимания ни на зверей, ни на людей – хоть стреляй его, хоть вяжи, ему всё равно.

И этот лось, наверное, больше всего на свете боялся покинуть спасительную воду: всё-таки самые уязвимые места скрыты в луже. Сохатый, хлопая ушами, пугливо дрожал спиной, но с места всё-таки не трогался. М чтобы он не нервничал, я потихоньку отошёл в сторону, зашёл в кусты ольхи, поглядел из-за них на лося ещё немного и подивился его умению стойко переносиь осаду проклятых кровопийц.

Вернулся на стоянку, а Лёша уже сложил палатку и свернул кукль. Весело дымился костерок, и комары держались от него на почтительной дистанции.

За завтраком мы выработали план: двигаемся к Старому посёлку и ждём помощи там, если, конечно, нам её собираются оказать.

Когда гасили костёр, мне показалось: из-за копий молодого ивняка выглянул давешний мужичок. Тот, который мне приснился. Хотел было сказать, наконец, об этом Лёше, но тут увидел сороку. Она спокойно восседала на чахлой березке неподалёку от ив. Если бы там хоронился человек, то зоркая птица давно бы подняла трезвон.

В поход выступили через несколько дней: казаки хорошо отдохнули, а воины Купени за это время соорудили несколько больших лодок, которые внешне напоминали русские струги. Камчадалы вооружились копьями и луками; ём, их стрелы отличались разнообразием: пеньш – с тонким костяным остриём, аглпыньш – с толстым, а ком – тупая стрела с костяной головкой.

Конечно, это оружие было очень примитивным, но в сражении приобретало опасную силу из-за яда, которым намазывали стрелы. Раненый почти сразу опухал, а через несколько суток в страшных мучениях отбывал к верхним людям. Смерти можно было избежать, высосав отраву из ранки. Но и это не всегда помогало.

Обнажённые воины Купени были прикрыты боевыми доспехами – куяками, изготовленными из нерпичьих и моржовых кож. Надевали их с левого бока, а ремни завязывали на правом. Сзади приспосабливали высокие длинные доски – они защищали головы от неприятельских стрел. Спереди, на груди, также крепилась доска.

Воины Купени, как, впрочем, и все другие камчадальские ратники не ходили рядами – только гуськом, друг за другом. Причём, шли ступня в ступню. Так они натаптывали в густых, высоких зарослях узкие тропинки, к которым русские казаки никак не могли приспособиться.

Соседние острожки камчадалов затевали войну по любому поводу, иногда совершенно зряшному: если кто-то недостаточно хорошо потчевал гостя, тот обижался и на его защиту вставали все его родичи; если дети меж собой ссорились или, не дай бог, дрались, тогда их отцы тотчас же призывали своих родичей на битву. Главная цель таких военных кампаний заключалась в том, чтобы получить как можно больше пленников. Их употребляли на самых тяжёлых работах. К столкновениям побуждала и обычаная зависть: воевали из-за красивых женщин, богатых рыбных лагун, хорошей утвари и даже из-за одежды, которая понравилась вождю другого рода.

Искусство камчадальской войны состояло в том, чтобы долговременной осадой добиться сдачи неприятеля в плен. Поэтому воины готовились не столько к нападению, сколько к обороне. Обычно, прослышав о готовящемся походе врага, они выбирали высокие сопки или утёсы, возводили на них укрепления и ждали нашествия. Если неприятель был силён и мог взять осаждённых приступом, камчадалы, не дожидаясь печального исхода битвы, бросались с высоких стен на копья врагов и погибали. Самые храбрые из них устремлялись на штурмующих с луками и тоже валились на поле брани. Уж лучше сложить голову, чем попасть в руки победителя, который великодушием не отличался. С пленниками расправлялись жестоко: жгли их, вешали за ноги, или, распоров животы, наматывали внутренности на древки копий…