На Границе Кольца - Расселл Д. Джонс

Обходчик обернулся и пристально посмотрел ему в глаза.

Бешеный ледяной взгляд против янтарно-ленивого.

Морщины-колеи, исчертившие лоб, – и гладкая кожа, не выражавшая никаких эмоций.

– Копию делали не более получаса назад, – объяснил Обходчик. – С живого тела. После того, как её… обработали.

– И ты теперь пойдёшь её спасать? – предположил Лоцман, как ни в чём не бывало.

Дед кивнул и добавил, стараясь не выдать надежды:

– Он Чтец. Тот, кто её захватил. Чтец. Никого не припоминаешь?

Лоцман пожал плечами.

В отличие от телепатов, Чтецы занимались не мыслями и не повседневной информацией, но сутью человеческой души. Способные заглянуть на самое дно чужого «Я», они обладали пугающей властью над каждым, кого хоть раз «читали».

Забыть о знакомстве с таким мастером было невозможно.

Не стоило и надеяться получить от Лоцмана хотя бы одну подсказку!

– Принеси мои ботинки, – попросил Дед. – Они в коридоре. Такие… чёрные...

Лоцман послушно выполнил просьбу. Вернулся обутым и в своём унылом чёрном балахоне, похожем на монашескую рясу.

– Многие Фабхрари, которых я знал, никуда бы не пошли, – заметил Лоцман. – Или пошли бы, но не сразу.

– Я знаю, – откликнулся Дед, завязывая шнурки.

– О тебе я слышал другое…

– Не сомневаюсь, – Дед вытащил из-под кровати баул, чтобы достать запасную куртку.

Прежняя, разорванная когтями чужака с «Таганской», валялась в углу вместе с другой испорченной одеждой.

– Ты когда на Кукуне проверял, я быстро появился?

– Точно не помню, – соврал Лоцман, с интересом разглядывая пятно у себя на рукаве. – Я бы не назвал столь благородное поведение разумным, но… Но есть в этом что-то такое, чему хочется завидовать, – Лоцман с трудом закончил начатую фразу и фальшиво улыбнулся.

– Ты, что ли, со мной собрался? – прищурился Дед.

– Ну, да.

– Помогать?

– Ни в коем разе! Интересно посмотреть, что будет. В мыслях не было сделать что-нибудь такое, после чего ты будешь у меня в долгу!

– Спасибо и на этом, – Дед махнул рукой и шагнул в портал.

Бессмысленно сопротивляться обстоятельствам. Словно падающие костяшки домино, события следовали одно за другим. И вот Страж Границ идёт спасать свою ученицу вместе с Разрушителем Границ. И не вспомнить, с чего всё началось. Наверное, с того дня, когда он привёз Варю в Москву…

Когда Дед привёз Варю, Злата впервые за много лет ощутила себя частью семьи.

– И что теперь? – спросила она перед сном.

«Придётся скрывать от неё то, чем ты занимаешься», – имелось в виду.

А если точнее: «Ты не сможешь маскироваться вечно – рано или поздно девчонка будет втянута в наши дела».

– Через три года она уедет, – сказал Дед и закрыл глаза.

Это значило: «Проблема не настолько серьёзная, чтобы её обсуждать».

Для него племянница была малозначительным изменением рутины. Ничего особенного. Просто девчонка, которая будет болтаться рядом.

А под утро Злата увидела ясный, подробный сон – до того достоверный, что несколько минут после пробуждения её не оставляла надежда, что так оно и было на самом деле: она нашла брата и вернулась домой. Вместе с Павликом. И всё было хорошо…

Сон не испугал – обрадовал. Павлик был связан с прежней семьёй – может быть, с Вари начнётся новая?

Но надежда мутировала в уродливый любовный треугольник. Капризная девчонка демонстрировала разочарование, а Деду было плевать на недовольство племянницы. Он не стремился стать главой семейства – ему вполне хватало роли опекуна.

Когда сон повторился, с другими деталями, но с прежним содержанием, Злата решила ничего не рассказывать Деду. Слишком уж похоже на попытку манипулировать.

Может быть, её подсознание протестовало против той казарменной строгости, которую Дед проявлял по отношению к растерянной девчонке-сироте? Может быть, для Златы такое поведение было слишком неправильным, чтобы принять его?

Сон повторялся снова и снова.

В этом сне Злата выходила на «Театральной», поднималась по ступенькам перехода, ведущего на «Площадь Революции» – и вдруг слышала голос брата. Остановившись, она оборачивалась – медленно-медленно, не веря себе – и видела, как он поднимается по ступенькам другого перехода – на станцию «Охотный Ряд». И его держит за руку какой-то мужчина.

С трудом сдержав крик, рвущийся из груди (вдруг это похититель?), Злата спускалась вниз, на шахматную доску пола, в то время как Павлик исчезал в переходе. Сквозь гул прибывающего поезда она продолжала слышать тоненький голосок, увлечённо рассказывающий про невкусную манную кашу и любимые домашние пирожки.

Злата спешила следом, перепрыгивая через ступеньки, вбегала в длинную трубу перехода на «Охотный Ряд» – и братик был там.

Тут-то и начинался новый вариант тех роковых событий: Павлик ждал её под двумя ярко сияющими лампами. Другие лампы источали мрак.

Чего бояться? Всего лишь переход с одной станции на другую, длинный, но не бесконечный! В темноте не было никаких чудовищ – Злата делала несколько быстрых шагов и оказывалась рядом с братом, падала на колени и обнимала его.

Павлик обхватывал её за шею тёплыми ручонками и шептал на ухо: «Сестрёнка! Златочка! Ты нашла меня!» Вместе они ехали домой. И всё потом было хорошо…

Проснувшись, Злата не плакала, потому что её наполняла уверенность: так оно и произошло на самом деле. Когда мечта ускользала, ей на смену приходило логичное объяснение: ночью сны возмещают то, чего не получить при свете дня. К началу завтрака Злата переставала думать об этом.

Дед не захотел «играть в дружную семью». Спорить с ним было бесполезно – ему нравилось, когда между людьми лёд и когда внутри тоже лёд.

Если бы Дед узнал о снах, он бы сделал всё, чтобы избавить от них Злату. Для него это симптом постороннего воздействия. Что чувствует она сама, о чём тайно мечтает – глупости, слабости, мусор.

Её младший брат был для него мусором.

И чем глубже Злата загоняла воспоминания об этих снах, тем более достоверными становились еженощные поиски. Однажды она поняла, что надо проверить, что в том тоннеле на самом деле.

День был подходящим – Дед выслеживал чужаков, Варя болтала с Лоцманом, всё спокойно.

Злата оделась и вышла из дома. Дорога показалась неимоверно долгой. Как назло, поезд ехал издевательски медленно, тормозил на каждом перегоне и подолгу стоял с открытыми дверями на станциях. Толпа была особенно вязкой, и все самые неторопливые старушки нарочно спустились в метро, чтобы задерживать движение.