Как сделать птицу - Мартин Мюррей

— В отделе джаза.

Его голос звучал утомленно. Я сразу поняла, что отдел джаза был, с его точки зрения, неправильным отделом, и если бы я хотела произвести на него впечатление, то на этом я сразу потеряла много очков. Я пошла туда и стала искать, но никак не могла сконцентрироваться. Но в любом случае, зачем это мне нужно — производить на него какое-то впечатление? Мне стало интересно, знаменит ли он.

— Ты играешь в группе? — спросила я, когда вернулась к прилавку с «Лучшим из Фэтса Уоллера» в руках.

— Ага.

— А как она называется?

— «Тонкие Капитаны». — Он выстукивал что-то пальцами по прилавку. Он облокотился одной рукой о прилавок, взгляд у него стал как у пьяного, который нарывается на драку.

— А что ты играешь?

Я не совсем понимала, что у него на уме. Казалось, он просто изучает меня. Я почувствовала, как моя рука плавно поднялась к плечу, я засунула пальцы под лямку платья. Он выпрямился. Он был красивым. Я поняла это совершенно внезапно и почувствовала себя странно, я была словно перегружена фактом осознания его красоты.

— Я пою, — сказал он.

Я не ответила. Вместо этого я взглянула поверх его головы на плакат на стене, потому что мое сердце вело себя очень необычно, скреблось у меня в груди, как крабик, попавший в ковшик с водой.

— Мы играем сегодня вечером. В «Эспе». Заходи, если хочешь. — Он запустил руку под прилавок и достал входной билет.

Я взяла билет и снова посмотрела на молодого человека. Я хотела посмотреть как бы невзначай, но невзначай не вышло. Взгляд получился горящим. Я чувствовала, как мои глаза распахиваются настежь, пытаясь заглотить самую суть этого юноши. Его губы слегка скривились. Его не проглотишь, во всяком случае, моим глазам это не под силу.

— Хорошо, — кивнула я, а потом, просто чтобы у него не сложилось впечатление о моей доступности, добавила: — Постараюсь.

Он пожал плечами, а я почувствовала, как у меня краснеют щеки, как будто все это странное трепетание и кувыркание внутри меня вдруг со свистом хлынуло мне в лицо. Я прикрыла рот рукой и на мгновение замерла. Он все еще смотрел на меня, но я не могла придумать, что сказать, поэтому мне пришлось уйти. У меня не было выбора.

Отойдя от магазина на безопасное расстояние, я изучила пригласительный билет. Ничего нового о нем, о Тонком Капитане, там не было. Там говорилось: «Отель „Эспланада“, зал Гершвина, сбор пять долларов, Сент-Кильда».

И вот тогда мне стало понятно, чем я займусь вечером. Я шла по дороге, но взгляд мой затуманился, и я ничего вокруг не видела. Я создавала мечту. Тонкий Капитан поет, и, хотя его слушает целая толпа, я знаю, что песня посвящается мне. Течение этой маленькой фантазии время от времени нарушалось воспоминаниями о том, что произошло между нами в магазине. «Ничего, — говорил Некто Противный. — Он вообще тебя вряд ли заметил». Но все же, радостно возражала я, он ведь пригласил меня прийти вечером на концерт, а ту черно-тучную девушку не пригласил. Этот последний довод был особенно убедителен: он действительно не пригласил ту девушку. Я уцепилась за этот аргумент. Это доказывало, что я была особенно приглашенной. Потом я вернулась в свою мечту, в зал Гершвина, где все это случится.

Что до Гарри, подумала я, когда он предстал перед моим мысленным взором одиноко стоящим в толпе в зале Гершвина, так вот Гарри ничего не делает. Ничего такого, чем можно по-настоящему гордиться или чем можно прихвастнуть. Если кто-то поинтересуется: «А чем занимается ваш муж?» — а, допустим, Гарри Джейкоб ваш муж, ну… вам, в сущности, будет нечего сказать. Ничего впечатляющего. «Знаете, он собирает яблоки, по дому все чинит, свистит».

Гарри и вправду был настоящим копушей. Он вечно останавливался, склонял голову набок, прислушивался. «Ты слышишь? — спросил он, когда мы шли вдоль реки. — Бьюсь об заклад, это жаворонок». Я не знаю, как звуки проникали к нему в голову именно тогда, когда мы говорили или просто шли, и я была до такой степени захвачена своими мыслями, что вообще ничего не слышала, потому что и не слушала. Почему нужно вечно вслушиваться в большое облако жужжания, чириканья, потрескивания и похрустывания, поднимающееся над кустами и полями? Что еще раздражало в Гарри, так это то, что ему непременно нужно было остановиться у каждой собаки, у любой старой псины, встретившейся на его пути, остановиться и погладить. Но это касалось не только собак. Были еще и цветы, особенно розы. Я не возражала против того, чтобы он и гладил, и нюхал, и трогал: просто он слишком часто останавливался, и от этого мне начинало казаться, что он никогда никуда не попадет, потому что постоянно отвлекается. Я уверена, что Тонкий Капитан никогда не останавливается, чтобы понюхать растения, цветы, яблоневый цвет. Этот Тонкий Капитан идет и приходит к цели.

* * *

К тому времени, как Гарри вышел из больницы, я уже знала, что уезжаю. Я уезжала с Блэкджек-роуд и из своей прежней жизни. Сложность с Гарри заключалась в том, что он, возможно, и подходил прежней Мэнни, но не мог подойти новой. Как говорила моя мама, он был простым сельским парнем. Это из-за Гарри Эдди поехал в Мельбурн. Гарри сказал, что они ехали послушать музыкальную группу, которая ему нравилась. Я его не винила в случившемся несчастье. Действительно не винила. Просто у меня сложилось мнение, что он был неправ.

Когда он вышел из больницы, он зашел повидаться со мной. Он стоял в дверях с букетом синих гортензий в руках. Он протянул их мне. «Спасибо», — сказала я. С них так капало, что моя одежда промокла. Я пошла на кухню и нашла подходящую вазу. В гостиной Гарри присел на диван, а я встала у горящего камина. Гарри как-то не смотрелся на новом диване. Он сидел сгорбившись, на самом краешке, сцепив перед собой руки. Впрочем, руки у него были красивые. Я не позволяла себе смотреть на его красивые руки. Я знала, что мне следовало сесть возле него, быть к нему поближе, но боялась садиться рядом потому, что от этого могла снова полюбить его. Поэтому я стояла, слегка раскачиваясь взад-вперед, и пыталась придумать, как начать разговор.

— Ты уже окончательно поправился, Гарри? Я имею в виду, твои ребра и внутренние органы?

— Да, со мной все хорошо. Только некоторое время надо будет вести себя тихо.

Я медленно покивала. Я не знала, что еще можно спросить.

— Мэнни, ты какая-то другая, — сказал он.

— Я другая. — Я пожала плечами. — А ты что, нет?

— Ну да. В некотором смысле. У тебя все нормально?

— Ну да. Я просто не хочу… — Я посмотрела на пол.

Гарри встал.

— Понимаю, Мэнни. Все в порядке. Я пойду.

Он положил руку мне на плечо, я взглянула на него и увидела столько нежности в его глазах с опущенными уголками, что чуть не разрыдалась. Чуть не изошла кровью. Чуть не кинулась к нему. Но, кроме того, я была и какая-то застывшая, заторможенная. То, как мои чувства прыгали в одну сторону, а потом, с точно такой же силой, в противоположную, смущало меня. Как в таком случае я могла им доверять? Я не могла. Я запихала их поглубже, я была жесткой, как мороженая рыба. Я ведь уже приняла решение. Мне надо было придерживаться того, что я четко понимала. Рука Гарри легко скользнула по моей, когда он разворачивался, чтобы уйти. Потом мне было очень плохо, я ушла к себе, и я плакала.