Загадка о русском экспрессе - Антон Кротков

— Мы должны оставаться здесь. Лишние люди там не нужны. Сами посудите: если к хирургу в операционную ввалится посторонний человек, как это будет выглядеть? В каждом деле своя этика. Не беспокойтесь: когда мы понадобимся, нас позовут.

Пришлось Сергею вернуться на свое место и продолжать сидеть, словно на иголках, ловя малейший шум, доносящийся из-за перегородки купе.

Неожиданно в купе вернулся курьер:

— Не могли бы вы приглядеть за моим портфелем? — обратился он к Сонечке.

— Да, да, конечно, оставляйте, — ответил за еще не пришедшую в себя девушку доктор.

Теперь Сергей был спокоен.

Прошло еще примерно полчаса, и вдруг за стенкой раздался громкий хлопок.

— Господи, это все из-за меня! — в ужасе воскликнула Соня и снова без чувств упала на руки доктору. Пожилой врач осторожно уложил девушку на диван и стал приводить в чувство.

Сергей, Князева и летчик бросились в салон. Сапогов приготовился увидеть окровавленный труп курьера, но застал противников целыми и невредимыми, да еще и с бокалами в руках! На ковре лежала пробка от откупоренного шампанского. Именно она и произвела хлопок, который все приняли за выстрел. Недавние враги уже выпили мировую и мирно беседовали, как хорошие знакомые.

— Мы объяснились, и я убедился, что Савва Игнатьевич действительно не имел в виду ничего дурного в отношении нашей прекрасной спутницы, — пояснил поручик, еще раз пожимая руку фабриканту.

Курьер предложил секундантам несостоявшегося поединка, а также Князевой, Сергею и летчику поднять бокалы шампанского за благоприятный исход дела. Все с огромным облегчением и радостью приняли его предложение. Голоса зазвучали на приподнятой ноте, послышался смех. Участники конфликта с юмором рассказывали, как со всей серьезностью готовились к смертельному поединку

— Но я все равно готов извиниться перед мадемуазелью, — заверил всех Ретондов. — Только где же она?

В салон вошел доктор. Он пояснил, что девушка пережила сильное эмоциональное потрясение и еще слаба, поэтому он оставил ее в купе. Внезапно холодная змея страшного подозрения скользнула в сердце Сапогова. Сергей машинально взглянул на настенные часы. Сколько они пробудут в салоне, оставив Стешневу одну с документами? Пять, десять, пятнадцать минут? Что ж, этого вполне достаточно, чтобы пробежать глазами содержимое портфеля.

А он-то не мог понять, почему Сонечка выбрала в защитники не его, а незнакомого ей поручика! Весь этот конфликт мог оказаться инсценировкой — точно рассчитанной комбинацией ради единственной цели. И судя по тому, в чьих руках теперь находился портфель с секретными документами, цель эта могла быть достигнута. «А что мне, в сущности, известно о том, что было с Софьей после того, как мы расстались? — бесстрастно анализировал Сергей. — Фактически ничего! То, что она якобы вернулась к родителям, я знаю лишь с ее слов. На самом же деле из Парижа Соня могла отправиться куда угодно — в Берлин, Вену или Прагу, где с юной, утратившей веру в себя иностранкой могло произойти все что угодно. Вспомни, что сказал тебе начальник контрразведки полковник Гарин: „Любой человек в этом вагоне может оказаться оборотнем. Даже тот, в чью вину поверить невозможно“. Но если хотя бы на минуту допустить, что портфель со сверхсекретными документами оказался в руках Стешневой не случайно, то все сразу встает на свои места. Юная девица из госпиталя вполне могла вскружить голову какому-нибудь почтенному штабному чину и через него узнавать многие военные тайны».

Но тут же другой голос зазвучал в голове Сергея: «Опомнись! Как тебе не совестно! Ведь речь идет о близком тебе человеке, которого ты подозреваешь в гнусности. Разве это само по себе не подлость?!»

Неожиданно стоящий рядом с Сергеем рыжий журналист хлопнул себя по лбу, словно его осенила внезапная догадка:

— Кажется, я все понял! Господа, нас же водят за нос.

Однако никто, кроме Сергея, кажется не обратил внимания на загадочную реплику Медникова.

Когда через двадцать минут Сергей вновь увидел Соню, она улыбалась, хотя еще была очень бледна и выглядела изможденной.

— Слава Богу, что все обошлось! Ты не представляешь, Сережа, как я себя ругала, — призналась она Сергею. — Все проклятые нервы! Варвара Дмитриевна и доктор отправились к нашему повару договориться об особой диете для меня. Они такие милые и заботливые: надеются с помощью красного вина и витаминов подлечить меня за время пути.

Соня отвернулась к окну, и Сергей увидел подрагивающую жилку на ее шее и знакомую родинку за розовой мочкой ушка. Он вдруг испытал прилив нежности к бывшей подруге. Захотелось откровенно рассказать ей о своих нелепых подозрениях и получить от нее простые и очевидные пояснения.

Но тут в купе заглянул журналист. Медников все еще искал с кем бы поделиться своей «сенсацией».

— Представляете! Одна из находящихся в этом вагоне персон вовсе не та, за кого себя выдает, — с интригующим видом объявил журналист, едва они оказались вдвоем в салоне.

— Кто же это?

— Пока не могу сказать.

Журналист кокетливо мотнул головой и засеменил вдоль стола, скользя ладонью по его полировке. Сергей осведомился ему вслед:

— И что вы теперь намерены делать?

— Пока не знаю, — с игривой неопределенностью пожал плечами репортер.

Тут ему показалось (или он только сделал вид), что за дверью кто-то есть. Журналист стремительно пересек помещение и распахнул дверь. Однако за ней никого не оказалось. Вернувшись к Сергею, он серьезным тоном вполголоса сообщил:

— Я случайно видел вас в штабе Восьмой армии, когда вы выходили из кабинета начальника контрразведки. У нас, репортеров, глаз наметанный, поэтому я вас запомнил.

Однако Сергей не смог вспомнить журналиста. Между тем Мельников, упав в удобное кресло и положив ноги на чайный столик, откровенничал:

— Мы, журналисты, как биржевые маклеры, всегда находимся в процессе покупки и продажи свежих новостей. Помню, был у меня такой случай. В номерах Иссерлиса офицер застрелил свою жену с любовником, а после и сам с горя пустил себе пулю в лоб. Вхожу, на кровати два обнаженных трупа — все в крови, еще один покойник возле порога лежит. Знакомый полицейский мне все обстоятельно докладывает, понятно, не бескорыстно. А тут знакомый репортер Гриша Чечетко из «Киевского вестника» вваливается. Смотрим друг на друга и молчим, только зубами скрежещем от досады. Заметка-то солидная может получиться, строк на полтораста. Гриша мне предлагает:

— Даю десятку, и новость моя.

Я ему на пятерку больше предлагаю за отступную. Он мне тридцатку. Так дошли мы до семидесяти. Чувствую: на большее история не тянет. И так уже двадцатку сверх редакционной таксы выигрываю.

— Ладно, — говорю.

Пожали мы руки прямо над покойничком, взял я деньги и поехал в ресторан кутить….