Две луны - Шарон Крич

– Да неужели? – он распахнул дверцу перед миссис Партридж. – Садись, мама. Давай прокатимся.

– Мама? – переспросила я, уставившись на миссис Партридж. – Это ваш сын?

– А кто же ещё? – гордо заявила миссис Партридж. – Это мой малыш Джимми.

– Но его зовут Биркуэй?

– Когда-то я была Биркуэй, – сообщила миссис Партридж. – Потом я стала Партридж. И осталась Партридж до сих пор.

– Но тогда кто же миссис Кадавр? – всё ещё не понимала я.

– Моя малышка Марджи, – ответила она. – Она тоже была Биркуэй. Теперь она Кадавр.

– Так миссис Кадавр – ваша сестра? – спросила я у мистера Биркуэя.

– Мы двойняшки, – сказал он.

Едва они отъехали, как я принялась барабанить в дверь к Фиби, но никто не отвечал. Из дома я снова и снова набирала номер Фиби. Никто не отвечал.

Я испытала большое облегчение, когда встретила Фиби на следующий день в школе.

– Где ты была? – спросила я. – Мне надо кое-что тебе рассказать…

– Не желаю об этом говорить, – она резко отвернулась. – Вообще не собираюсь это обсуждать.

Я недоумевала: да что с ней такое? Это был ужасный день. У нас были контрольные по математике и естественным наукам. В обед Фиби меня игнорировала. Наконец начался урок английского.

Мистер Биркуэй влетел в класс. Ученики начали скрещивать пальцы на удачу, нервно притопывать по полу и ёрзать на стульях, создавая смутный шум в напряжённом ожидании: чьи записи мистер Биркуэй зачитает сегодня. Я сверлила его взглядом. Они с миссис Кадавр – двойняшки? Разве такое возможно? Но самой горькой частью этого открытия являлось то, что теперь он не влюбится в миссис Кадавр, не женится на ней и не увезёт за тридевять земель.

А мистер Биркуэй открыл шкаф, достал дневник в жёлтой обёртке и прочёл:

У меня по рукам побежали мурашки. Я подумала: а вдруг Бен написал это обо мне? Но тут же вспомнила, что он даже не знал о моём существовании, когда писал дневник. В классе нарастал странный шум, никому не сиделось на месте. Кристи улыбалась, Меган улыбалась, Бет-Энн улыбалась, Мэри Лу улыбалась. Улыбались все девочки в классе. Каждая девочка считала, что это написано про неё.

Я осторожно обвела взглядом мальчиков. Алекс равнодушно глазел на мистера Биркуэя. И тут я увидела Бена. Он сидел, зажимая руками уши и уставившись в парту. Мурашки поднялись по моим рукам и уже добрались до шеи, а потом поползли вниз по спине. Это написал он, но это было написано не обо мне.

Мистер Биркуэй воскликнул:

– Ах, любовь, это жизнь!

Со вздохом он раскрыл следующий дневник и прочёл:

Мэри Лу Финни так и подскочила на месте.

– Тупая башка! – напустилась она на Бет-Энн. – У тебя мозги всмятку! – Бет-Энн молча накручивала на палец прядь волос. Мэри Лу продолжала: – Я вовсе тебе не поверила, и я знаю, каковы они на вкус, и вовсе не как курятина!

Бен нарисовал картинку с двумя целующимися фигурками из палочек. Над их головами висел пузырь со словами, как в комиксах, и в нём был нарисован цыплёнок и написано: «Ко-ко-ко-ко-ко!»

Мистер Биркуэй перевернул несколько страниц этого дневника и прочёл:

Бет-Энн встала с места и сказала:

– Мистер Биркуэй, я ненавижу школу, я ненавижу книги, я ненавижу английский, я ненавижу символы, и особенно сильно я ненавижу эти идиотские дневники!

В классе повисла мёртвая тишина. Мистер Биркуэй смотрел на Бет-Энн долгую неловкую минуту, и за эту минуту он напомнил мне миссис Кадавр. На какой-то миг его глаза сделались в точности как у неё. Я испугалась: а вдруг он сейчас придушит Бет-Энн, но тут он улыбнулся, и его глаза снова стали глазами добродушного телёнка. По-моему, он её загипнотизировал: Бет-Энн медленно села. Мистер Биркуэй сказал:

– Бет-Энн, я отлично представляю, что ты чувствуешь. Отлично. Я в восторге от твоих слов.

– Правда? – спросила она.

– Они такие честные.

Да, вряд ли можно быть более честным, чем Бет-Энн, когда она признавалась учителю английского, что ненавидит символы, и английский, и идиотские дневники.

– Когда-то я думал точно так же, – сказал мистер Биркуэй. – Я просто не понимал, почему все поднимают столько шума из-за символов, – он подлетел к своему столу. – Хочу вам кое-что показать, – он принялся копаться в бумагах, в беспорядке разбрасывая их по столу. Наконец он нашёл какую-то картинку. – Ага, вот она. Потрясающе! Что здесь изображено? – спросил он у Бена.

– Ваза, – сказал Бен. – Разве не видно?

Тогда мистер Биркуэй положил картинку перед Бет-Энн, у которой был такой вид, будто она вот-вот зарыдает. Мистер Биркуэй спросил:

– Бет-Энн, что ты здесь видишь? – По её щеке скатилась слезинка. – Всё хорошо, Бет-Энн, что ты здесь видишь?

– Я не вижу никакой идиотской вазы, – ответила она. – Я вижу двух человек. Они смотрят друг на друга.

– Верно! – сказал мистер Биркуэй. – Браво!

– Я угадала? Браво?

– Как? – вскинулся Бен. – Каких два человека?

Я думала точно так же: «Каких два человека?»

Мистер Биркуэй сказал Бену:

– И ты тоже был прав! Браво! – И он обратился к классу. – Кто ещё видит здесь вазу? – Подняли руки примерно половина класса. – А кто видит два лица? – поднялись вверх остальные руки.

И тогда мистер Биркуэй показал, как мы могли видеть обе картинки. Если смотреть главным образом на белое пятно в центре, то скорее всего человек видел вазу. Если сосредоточиться на тёмных пятнах по краям, то скорее всего получались два лица. Каким-то удивительным образом изогнутые бока вазы превращались в два повёрнутых друг к другу профиля.

Мистер Биркуэй объяснил, что эта картинка сама как символ. Может, художник просто хотел нарисовать вазу, и может, кто-то посмотрит на неё и тоже увидит вазу. И это нормально, но если кто-то другой посмотрит и увидит лица, что в этом плохого? Ведь там действительно будут нарисованы лица для того, кто их увидел. И, что ещё более потрясающе, вы можете увидеть обе картинки.