Завет - Гейл Линдс

Постепенно Донателла осознала, что ее держат за плечи чьи-то сильные длинные пальцы, унимая дрожь. Кто-то стоял сзади. Она почувствовала исходящее от его рук тепло, и медленно подалась назад, прислонившись к его коленям и расслабившись.

— Я не ожидал, что этот день когда-нибудь настанет. Никогда не думал, что это произойдет вот так… — Низкий, вибрирующий мужской голос проник в ее сознание, словно отдаленные раскаты грома. — Я помню, как вы оба явились к нам. Худые, изнуренные, с ввалившимися щеками, грязные и отвратительно пахнущие. И все же что-то в ваших глазах зацепило меня. — Длинные пальцы еще крепче сжали плечи Донателлы; она почувствовала, как передается ей их сила. — Я никогда прежде не рассказывал этого, но вас хотели вышвырнуть вон. Я не позволил, несмотря на всеобщее недовольство. Вас оставили — под мою личную ответственность. Я должен был лично тренировать вас, чтобы через месяц вы могли пройти экзамен. В случае неудачи вас выгнали бы обратно на улицу, а меня ждало бы суровое наказание. Я только улыбнулся, принимая поставленное условие. Тебе ведь известно, как я люблю принимать вызовы судьбы.

Донателла жадно ловила каждое слово, мысленно возвращаясь в прошлое, в те, самые первые их дни в ордене рыцарей святого Клемента.

— Я требовал от вас многого, я не знал снисхождения, но ни разу не слышал, чтобы вы с Иво жаловались. Напротив, вы работали все усерднее; вы спали на ходу, второпях жадно заглатывали пищу и возвращались к тренировкам охотно, словно щенки к игре.

— Вы дали нам смысл существования, — глухо произнесла Донателла. — Это был первый и единственный подарок в нашей жизни.

Он отпустил ее плечо и запустил руку в спутанные волосы; ей стало больно, и она тихо заскулила.

— Как-то раз Иво пришел ко мне поговорить. Ему до смерти надоели бесконечные тренировки, он устал чувствовать себя — как же он выразился? — да, устал быть цирковой лошадью. «Я как стрела, — сказал он, — с наконечником, заточенным до бритвенной остроты, но ни разу так и не спущенная с тетивы». Я понял, Донателла, что он прав. И вы получили первое задание. Помнишь ли ты?

— Да, — шепнула она.

Он ласково погладил ее.

— Верно, ты не могла забыть. Тебя тогда чуть не убили, а меня — меня чуть не погубило предательство одного из наших людей. Иво спас нас обоих, да, так оно и было… — Его пальцы мягко, нежно перебирали ее волосы. — Я никогда не забуду службу, которую сослужил мне Иво. Пришло время вознаградить его за труды.

Осторожно, но решительно он поднял ее на ноги и повернул лицом к себе.

— Предоставь это мне, Донателла. Я совершу погребение со всеми почестями, которые он по праву заслужил. Нет, нет, не надо. — Он встряхнул ее, когда она принялась вырываться. — Послушай меня, у тебя есть незаконченное дело. Твоя законная добыча на свободе. Ты должна отомстить убийце Иво.

Она взглянула ему в глаза.

— Но ведь нам было приказано взять Браверманна Шоу живым. Вы выразились вполне ясно.

— Это было до того, как он убил Иво. — Тонкие губы сложились в зловещую улыбку. — Иди. Теперь он в твоем полном распоряжении. A outrance.

— Я ждал этого так долго, — сказал Декстер. — Но никогда не сомневался, что этот час придет.

Отец выглядел старше, борода поседела и стала длиннее, морщины — глубже, но сам Браво был еще ребенком, мальчиком лет восьми-девяти. Они вдвоем сидели на галерее крытого черепицей дома. Это место существовало, похоже, только в его снах. Видимо, стояла поздняя осень, потому что яркий солнечный свет свободно проникал сквозь голые ветви растущих вокруг на абсолютно одинаковом расстоянии друг от друга буковых деревьев. Но Браво не чувствовал холода. Может быть, дом заслонял их от сквозняков. За деревьями начинался туман, искажавший очертания предметов, так что Браво не мог толком разглядеть, что там, вдалеке: дома, чистое поле, река, горы. Непонятно было даже, есть ли на небе облака.

— Я убил человека, отец. У меня не было выбора.

— К чему тогда винить себя? — сказал Декстер.

— Жизнь — величайшая ценность.

— Ты так действительно думаешь, или полагаешь, что должен так думать?

— Какое это имеет значение?

— Очень большое. Разве я не учил тебя быть искренним с самим собой? Ты участвуешь в войне, Браво, которая идет в Voire Dei давно, с самого первого дня… На войне одни проигрывают и гибнут, другие побеждают. На войне нет места сомнениям, сомнения, поверь мне, — результат досужих размышлений. Чтобы не проиграть, ты должен вытравить из себя любые сомнения.

Браво взглянул на человека, сидящего рядом. «Мой отец мертв, — сказал он сам себе. — Что же я делаю в этом странном месте, почему беседую с ним?» Он собирался было повторить этот вопрос вслух, но Декстер заговорил первым:

— Теперь ты один из нас, Браво, и так было предначертано. Ты был одним из нас с момента зачатия. Твоя мать знала об этом, и это пугало ее. Из-за этого в наших с ней отношениях и возникла трещина, которую я так и не смог склеить. Она никогда не хотела, чтобы ты вступил в орден. Это упрямство, Деке, говорила она, это все твое глупое упрямство. Обещай, что не станешь подвергать нашего сына опасности. Как я ни старался, мне не удалось заставить ее понять, что ее, да и мое мнение не имеет никакого значения. Она так и не простила меня до самого конца.

— Ты делал то, что должен был, отец, — сказал Браво. — Мама наверняка понимала это. И ты, как мог, старался оградить меня от опасности. Мне ведь понадобилось все, чему ты меня учил. Жаль, что я не понял этого раньше.

Декстер Шоу вздохнул.

— И мне жаль, Браво, что объяснить тебе раньше не вышло. Я тоже совершал ошибки. Мне есть о чем жалеть, и я раскаиваюсь во многих поступках, но я сохранил веру. Ты продолжишь мое дело…

Все еще слыша последние отзвуки знакомого голоса, Браво задрожал всем телом, с головы до пят, бессильно опустив голову на грудь. Хорошо, что он сидел; иначе эта судорога свалила бы его с ног.

— Слабость и головокружение скоро пройдут, — сказала Дженни, убирая ритуальные атрибуты.

— Теперь ты расскажешь мне, зачем отец заказал эти очки? — спросил он, наблюдая за ее движениями. Ему действительно уже стало лучше, в голове совершенно прояснилось, словно после получаса глубокого сна.

Дженни вернулась к столу и села рядом с Браво.

— В этих очках интерес представляет только правая линза, точнее, то, что на ней выгравировано. — Дженни взяла со стола очки так осторожно, словно это была королевская драгоценность. — Собственно, именно из-за них нам пришлось рискнуть и приехать сюда.

Не произнеся больше ни слова, она встала и подошла к фанерной двери, которой Браво прежде не заметил. Дженни открыла дверь; шагнув через порог, Браво очутился в тесной лаборатории, забитой оборудованием, о назначении которого он мог только догадываться.

— Здесь и были изготовлены линзы для очков?