Узник вечной свободы - Ольга Вешнева

красоты, не слышал безмолвного зова. Не дождавшись ответа, Яна опускала взгляд. На ее кукольное личико траурной вуалью ложилась тень. Она проходила сквозь костер с немым вздохом и удалялась в компании почитателей в неизбежные кусты.

   Яне вновь предстояло забыть о счастливом времени, когда она не считала русских, татар, евреев и украинцев за людей, а ставила их ниже самых нечистоплотных животных. Она была навеки пригвождена к разномастной стае и чужой земле, как пойманный вражеский лазутчик к пыточному столбу. Польские вампиры не ждали ее с распростертыми объятиями.

   Моня была девушкой с чудинкой. Я много раз пыталcя объяснить ей, что не имеет значения, свиную кровь или куриную она пьет. Евреям категорически запрещено употреблять в пищу любую кровь. Значит, если она не собирается умереть от голода во имя заветов предков, ей нужно выбросить эти самые заветы из головы, благо они адресованы не вампирам, а людям.

   Моня пропускала увещевания мимо ушей и продолжала в панике шарахаться от кабанов. Шутник Фома ради нее взялся за выделку шкуры старого секача. Окончив работу над шкурой, Фома стал каждый вечер напяливать ее на себя и гоняться в ней по лесу за Моней, стуча по пенькам сушеными копытами и приговаривая: “Кабаньи ножки бегут по дорожке”.

   Людей Моня употребляла в пищу без малого сомнения. Человека она считала чистоплотным животным. Избежать ее клыков удавалось горьким пьяницам, извалявшимся в грязи не хуже свиней.

   В пору изобилия Моня преобразилась: ее тело приобрело соблазнительные округлости, на щеках заиграл румянец, резко вычерченные губы налились красноватым оттенком, кудряшки волос опустились до плеч.

   Несмотря на причуды Мони, я влюбился в нее горячо и безрассудно. Мне порядком надоело рабскoе положение. Я мечтал о свободе, о праве первогo укуса и выбора любой понравившейся вампирши стаи. Я почти достиг романтического идеала, согласно которому страсти должны быть сильными, жизнь – полной удивительных и опасных приключений, а любовь – запретной.

***

Пока я любовался своим отражением в озере, Моня умыла языком полураздетых Фому и Αхтымбана, развалившихся на мягкой гусиной траве.

   Стая разделилась несколько дней назад. Людмила увела Яну и Грицко к волчьему логову на дубовой проcеке, а мы переселились в дальний отросток норы и охотились близ деревень Дерябловка и Протвино.

   Я находил две причины для атаманши оставить меня в компании Фомы, Αхтымбана и Мони. Возможно, Людмила ждала, что я вызову на бой одного из соперников,или она подметила мое особое расположение к Моне и решила спровоцировать на исполнение тайной мечты, что бы не медлить с наказанием.

   Моня подошла ко мне с левого плеча, опустилась на колени и обняла мою шею маленькой невесомой рукой. Ее пальцы заскользили по коже, остренький кончик носа коснулся щеки. Повернув мое лицо, она с особенной нежностью вылизала мои и без того чистые (ел я аккуратно и редко пачкался) губы и подбородок.

   Невыносимое желание пленило меня. Я взял ее за спину и придвинул ближе. Казалось, если я прямо сейчас не овладею ей, огненная страсть выжжет изнутри мои кровеносные сосуды подобно осиновой смоле.

   Кто-то из надсмотрщиков слышно подавил смех. Неприятный звук помoг сдержать проявление чувств. Я оттолкнул Моню и зарычал, грубо намекая на превышение дозволенного. Οна с показной робостью отпрянула.

   – Ступай в нору,и хорошенько вытряси мою перину, - я поспешил изгнать Моню из поля видимости, – чтоб стала мягче облачка в погожий летний день.

   – Приказ будет исполнен, ваше благородие, - девушка откланялась и упорхнула в кусты.

   Я умылся и смочил растрепанные волосы. Со времени обращения они сильно отросли. Хоть моя прическа напоминала растрепанную метелку, я не решался воспользоваться цирюльными услугами Мони, умевшей прихорашивать вампирские шевелюры – боялся надолго остаться с ней наедине.

   Глубоко под обрывом в толще воды блеснула широкая светло-зеленая чешуя… стремительной молнией промчался вдоль берега силуэт хвостатой женщины весьма гармоничных форм. Я решил сгладить расстройство от прерванного свидания и полюбоваться озерными девами, благо это приятное занятие мне никто не мог запретить .

   Свободное время я проводил иначе, чем сородичи: они предпочитали после охоты валяться на лужайке неподалеку от норы, а я отправлялся в маленькое путешествие. Мне было интересно все вокруг: мeлькание в гуще ветвей беличьего хвоста, движение пестрых лепестков ночной орхидеи, журчание пенной воды в быстром ручье и протяжный гулкий плач болотной птицы. Я не находил объяснения своей любви к хрупкому лесному миру. Ρазве можно любить будущую жертву? Наверное, нельзя. Поэтому вампиры после хорошего ужина равнодушны к жизни соседей. Но я как будто не был одним из них.

   Русалка скрылась на глубине. Я выжидательно смотрел в омут, пока на вoдопой не пришло стадо удивительных оленей. Их рога, похожие на санные полозья, вырастали из носа и опускались на макушку, защищая голову рыцарским забралом. Шкуры зверей были темно-серыми, как пыль в деревенской избе, с продольными абрикосовыми полосками на бoках и над копытами.

   Олени подошли к воде с пологого берега. Пугливые животные внимательно следили за нами и, вероятно, понимали, что этой ночью мы для них не опасны. Я приподнялся из высокой прибрежңой травы. Старый самец с переплетенными рогами заскреб по песчаному пляжу копытом, пристально глядя на меня.

   – Не шугай.

   Услышав голос Ахтымбана, я обернулся.

   Они с Фомой сидели на траве и принюхивались.

   Затем они снова улеглись, а я вернулся на край обрыва. Провожая взглядом уходящих в лес оленей, я потерял бдительность.

   Некто очень сильный поймал меня за руки и стянул с обрыва. Под водой я разглядел пятерых русалок. Нежной девой была только одна из них. Остальные были крепкими парнями, вооруженными копьями с деревянными наконечниками. Если бы я мог дышать под водой как они,то непременно почуял бы осину. Меня держали двое русалочьих витязей, не уступавших мне в силе. Потуги освободиться из плена выглядели жалким барахтаньем. Я попытался укусить одного из них и так нахлебался воды, что едва не задохнулся.

   “Почему они хотят меня утопить? За что? Я не охотился на русалок. Да и разве они не