Власть холодного железа - Патриция Бриггз

Зи запретил мне помогать ему.

Дядюшка Майк велел не соваться в это дело.

Но я никогда не слушалась приказов — спросите кого угодно.

Тим посмотрел на меня, и я поняла, что он впервые увидел во мне личность.

Я спросила, где он научился валлийскому, и он оживленно принялся рассказывать.

Как все, у кого мало друзей, он не владел искусством общения, но был умен и при этом одержим и забавен. Огромные познания и очарование Сэмюэля заставили Тима замкнуться. Но благодаря Некоторому подбадриванию и, пожалуй, двум стаканам пива Тим расслабился и бросил попытки произвести на меня впечатление. Но прежде чем я это поняла, я обнаружила, что совсем забыла о своих тайных намерениях и увлеклась спором о сказаниях о короле Артуре.

— Все эти истории исходят от двора Элеоноры Аквитанской[37], — убежденно говорил Тим. — Они должны были научить людей цивилизованному поведению.

Кто-то в другом углу громко, но фальшиво пропел: «Король Луи был французским королем до ре-во-лю-ции!»

— Конечно, — сказала я. — Например, как обмануть мужа с его лучшим другом. Или что единственный способ найти любовь — адюльтер. Ах, эта добродетель цивилизованных.

Тим улыбнулся моей шутке, но вынужден был подождать, пока вся толпа не проорала:

— Вей холл эвей, хол эвей Джо!

— Конечно, нет, — сказал он, — но все же люди должны стараться самосовершенствоваться и поступать правильно.

— Но потом ему отрубили голову и приняли конституцию!

Пришлось поторопиться, чтобы успеть сказать раньше, чем грянет хор:

— Например, спать с сестрой и самому вызывать свое падение.

— Вей холл эвей, хол эвей Джо!

Он раздраженно фыркнул.

— Сюжет о короле Артуре во всем Артуровом цикле не единственный и даже не самый важный. Более популярными были Парсеваль, Гавейн и с полдесятка других.

— Ну хорошо, — сказала я. Мы постепенно привыкали друг к другу, и музыка перестала нам мешать. — Согласна, героические деяния описаны достойно, но то, как рисуют женщин, полностью соответствует тогдашнему мнению церкви. Женщина уводит мужчину с праведного пути и предаст тебя, как только ты ей доверишься. — Он начал что-то говорить, но я еще не высказала мысль и не стала останавливаться. — А женщинц-то не виноваты — они так поступают по врожденной слабости.

На самом деле я знала, что это вздор, но мне нравилось дразнить его.

— Это упрощение, — горячо сказал он. — Может быть, популярная версия, которая пересказывалась в середине двенадцатого века, в основном игнорирует женщин. Но почитайте оригинальных авторов вроде Гартмана фон Ауэ или Вольфрама фон Эшенбаха. Их женщины реальные личности, а не просто отражение церковных идеалов.

— Эшенбах — согласна, — сказала я. — Но фон Ауэ — нет. Его «Ивейн» — роман о рыцаре, который отказался от приключений из любви к жене и должен за это заплатить. Поэтому он освобождает женщин, чтобы вернуть себе подлинно мужской статус. Пф! Ни одна из этих женщин не в состоянии освободиться сама. — Я помахала рукой. — И вы не можете отрицать, что весь артуровский цикл основан на истории короле Артура, который женится на самой прекрасной в мире женщине. А она спит с его лучшим другом — и тем самым приводит к гибели двух величайших рыцарей и вызывает падение Камелота, точно так же как Ева вызвала грехопадение человека. Дева Мэрион спасается от сэра Гая Гисборна; она убегает, убивает оленя и обманывает Робина, переодевшись мужчиной[38].

Он рассмеялся, и этот привлекательный звук как будто удивил его самого не меньше, чем меня.

— Ладно. Сдаюсь. Гиневра была неудачницей.

Его улыбка медленно погасла, он посмотрел за меня

Сэмюэль положил мне на плечо руку и склонился ко мне.

— Все в порядке?

Голос его звучал чуть напряженно, и это заставило меня повернуться и с опаской посмотреть на него.

— Я пришел спасти тебя от скуки, — сказал он, глядя на Тима.

— Мне не скучно, — заверила я, похлопав его по руке. — Иди пой.

Тогда он посмотрел на меня.

— Иди, — твердо сказала я. — Тим меня развлекает. Я знаю: у тебя мало возможностей поиграть с другими музыкантами. Иди.

Сэмюэль не из тех, кто выставляет свои чувства напоказ. Поэтому он застал меня врасплох, когда наклонился и поцеловал в губы. Начинался этот поцелуй, конечно, ради Тима, но так было очень недолго.

Однажды Сэмюэль сказал, что, когда живешь долго, есть время попрактиковаться.

От него пахло Сэмюэлем, чистотой и свежестью, и, хоть он давно не был в Монтане, — домом. Гораздо лучше, чем одеколон Тима.

И все же… все же…

Только сегодня днем, разговаривая с Хани, я признала, что у моих отношений с Сэмюэлем нет будущего. И это признание прояснило еще кое-что.

Я любила Сэмюэля. Любила всем сердцем. Но не хотела навсегда связывать с ним свою жизнь. Даже не будь Адама, я чувствовала бы то же самое.

Почему же я так долго этого не признавала?

Потому что Сэмюэль нуждался во мне. За пятнадцать лет, отделявших тот день, когда я убежала от него, прошлой зимы, когда я снова его увидела, что-то в Сэмюэле сломалось.

Старые вервольфы очень уязвимы. Многие сходят с ума, и их приходится убивать. Другие чахнут, отказываются есть — а голодный вервольф чрезвычайно опасен.

Сэмюэль по-прежнему все говорил и делал правильно, но иногда мне начинало казаться, что он следует какому-то сценарию. Как будто думает, что вот это меня тревожит, или об этом следует позаботиться, и начинает действовать, но недостаточно энергично или с небольшим опозданием. А когда я в обличье койота, острое чутье говорит мне, что Сэмюэль нездоров.

Я до смерти боялась, что, если скажу ему, что никогда не приму его в качестве пары, он уйдет куда-нибудь и умрет.

Отчаяние заставило меня ответить на его поцелуй чересчур страстно.

Я не могу потерять Сэмюэля.

Он с легким удивлением во взгляде оторвался от меня. В конце концов, он ведь вервольф: он, несомненно, учуял мою печаль. Я протянула руку и коснулась его щеки.

— Сэм, — сказала я.

Он очень важен для меня, и я его потеряю. Сейчас или позже, когда погублю нас обоих, выбираясь из мягкой заботы, которой он меня окружил.

У него было торжествующее выражение, но оно сменилось более мягким, когда я произнесла его имя.