Расцвет и упадок цивилизации (сборник) - Александр Александрович Любищев

длинной речи продолжал защищать свои феодальные взгляды, он надел на него свой командирский плащ и вытолкнул на свободу оцепеневшего от неожиданности маркиза.

Прежде, чем окончательно высказаться, коснемся вопроса, в какой мере изложенные события отвечают исторической правде. Событие, как оно изложено у Гюго, несомненно выдумано, поэтому, естественно, нет надобности искать такого священника-комиссара, который покончил самоубийством после казни друга и ученика, приговоренного им же за измену. А личность Симурдена довольно типична, и нечего искать конкретную фигуру, с которой он был списан. Что же касается Лантенака, то, по мнению комментатора, под этим именем выведен один из руководителей вандейского мятежа граф де Пюизэ, мемуары которого использованы в романе. Посмотрим, в какой мере Лантенак сходен с Пюизэ. Краткие сведения о Пюизэ (Жозеф) сообщены на стр. 437–438, но там явная ошибка, так как годы жизни Пюизэ показаны 1754–1827, таким образом в 1793 году ему было не 80 лет, как у Гюго, а всего 39. В статье «Шуаны» (т. 78, стр. 949) указано, что Пюизэ объединил отдельные шайки шуанов в июле 1793 года.

В 1794 году Англия прислала ему много снаряжения, под его начальством из Англии в Бретань выплыло 10 июня 1795 года 5 тысяч французов. Укрывшиеся в форте Пантьевре роялисты сдались Гошу 19 июля. Пюизэ покинул шуанов, отвернувшихся от него. Сдался его преемник. Республиканцы, вопреки обещаниям, расстреляли пленных (около 700 человек) по приказу Талльена; но Гош смотрел сквозь пальцы, если роялистам удавалось бежать на английские суда. После катастрофы в Киберне Пюизэ потерял доверие и удалился в 1797 году в Канаду, во Францию ему вернуться не удалось, в мемуарах он пытался оправдать себя. Он действовал в пользу конституционной монархии, старался к примирению партий, это вызвало неудовольствие крайних роялистов. Имя Пюизэ упоминается и у Гюго (стр. 179, 189). По Гюго, Пюизэ не только не поощрял шуанов к убийствам и грабежам, наоборот, сдерживал крестьян, которые были крайне склонны к кровавым расправам. В словаре Брокгауза и Эфрона указано, что особыми талантами как военачальник Пюизэ не обладал.

Сам ли комментатор додумался до того, что образ Пюизэ послужил моделью для Лантенака, но сходство обоих напоминает знаменитую загадку о селедке (висит в гостиной, зеленая и пищит…). Кроме чисто формальных сходств (высадка в Бретани, организация шуанов, получение помощи от Англии) подлинное сходство отсутствует: 1) Лантенак – старик, Пюизэ – 39 лет; 2) Лантенак – крайний монархист, Пюизэ – весьма умеренный и даже не смог вернуться во Францию после реставрации (умер натурализованным англичанином); 3) Лантенак стремился призвать англичан, Пюизэ высадился с французами, у Гюго же есть указание: «Мятежники идут в бой с криком: „Да здравствуют англичане!“»; 4) Пюизэ вовсе не был главой всего вандейского движения и особыми талантами не обладал.

Но если образ Лантенака не имеет сколько-нибудь подходящего реального деятеля в качестве модели, то для Говэна совершенно напрашивается прообраз в лице одного из привлекательнейших деятелей революции – Лазаря Гоша. Конечно, и тут есть расхождение: Гош не был дворянского происхождения, а вышел из низов и в подавлении вандейского движения он участвовал уже после термидора. Но в остальном поразительное сходство: 1) молодость Гоша – умер в 29 лет, по мнению некоторых, отравленный агентами Бонапарта; 2) пламенный революционный энтузиазм; 3) крупный военный талант (отчего его и побоялся Бонапарт); 4) самостоятельность в принятии решений, приводивших к победе, отчего он и попал в тюрьму и был бы казнен, если бы его не спас термидор (хотя он вовсе не был противником Робеспьера); у Гюго Говэн также вызывал неудовольствие его начальника Лешеля, который добивался теперь чуть ли не расстрела Говэна; 5) гуманность с пленными, резко выделявшая его из ряда республиканских военачальников: про Говэна Гюго пишет (слова Марата, стр. 142): «В бою мы, видите ли, тверды, а вне его – слабы. Милуем, прощаем, щадим, берем под покровительство благочестивых монахинь, спасаем жен и дочерей аристократов, освобождаем пленных, выпускаем на свободу священников». Симурден в беседе с Говэном прямо упрекает его, что пощаженные им враги сделались главарями банд.

Если образ Лантенака был надуман Гюго, то так же надуман был и его поступок. Ведь если бы даже было все так, как написано в романе, и Лантенак, видя горе матери, решил спасти детей, не было бы никакой необходимости в самопожертвовании: он просто передал бы ключи от железной двери матери и та, конечно, выполнила бы все это дело не хуже его, старика. Это все для романтики. Но поставим вопрос прямо: правильно ли поступил Говэн, выпустив после такого поступка старика, зная, что ранее пощаженные им шуаны сделались потом главарями банд? Мы знаем аналогичные случаи и из нашей революции: генерала Краснова выпустили на честное слово, а он потом возглавил контрреволюцию на юге.

Действительно, главным доводом в пользу революционного террора является вероломство контрреволюционеров, которые часто считают, что они должны твердо соблюдать слово в отношении «своих», но по отношению мятежников, пошедших против законного монарха, правила чести не приложимы. Взаимная жестокость и вероломство все усиливается, что и приводит к обычной ожесточенности гражданских войн. И, как всегда, понятие «двух лагерей» даже в это время не сохраняется строго. И у нас, кроме белых и красных, были «зеленые» махновцы и проч., имевшие прочную базу в крестьянстве, которое страдало и от белых, и от красных. Вандея ведь только возглавлялась аристократами, массу же составляло крестьянство, называвшее буржуазию «брюхатым» и ненавидевшее буржуазию, представителей города, больше, чем своих местных аристократов. Можно ли поэтому возлагать всю ответственность за Вандею на отдельных личностей, считать, что с их гибелью прекратилось бы кровопролитие и что, следовательно, выпуск на свободу Лантенака обозначает гибель массы людей. Конечно, нет: с гораздо большим правом можно сказать, что сохранение многих жизней было бы следствием убийства таких фигур как Марат, Робеспьер и Сен Жюст, фанатичных палачей революции.[52]

Для победы революции было бы всего лучше, если бы террора вовсе не существовало, но в определенные моменты истории террор бывает не организованным, а стихийным: сентябрьские убийства во Франции, махновщина в нашу гражданскую войну, истребление власовцев, попадавших в плен к нашим солдатам во Вторую мировую войну (вопреки запрещению убивать пленных). Организованный террор имеет по крайней мере три источника: 1) локализация и смягчение стихийного террора, с целью постепенной его ликвидации: такова, видимо, была мысль Дантона при организации Революционного Трибунала; 2) паника руководителей (у нас – расстрел заложников после покушения на убийство Ленина); 3) удобный метод расправиться со своими политическими соперниками. Несвоевременная попытка ликвидации террора путем убийства главы