Лоуни - Эндрю Майкл Херли

— Как можно больше сидите дома.

— Из-за погоды, ты хочешь сказать?

— Нет, я хочу сказать, держитесь поближе друг другу.

— С чего ты решил, что мы собираемся делать что-то другое? — спросил отец Бернард со смешком.

— Да есть тут народ, которому не по нраву, что вы сюда приехали, — пробурчал Клемент.

— Кто, например?

— Я не хотел бы говорить.

Отец Бернард слегка улыбнулся. Он знал, о ком говорит Клемент.

— Что ж, думаю, мы не будем делать ничего такого, что могло бы расстроить этих людей, Клемент. И в любом случае, не похоже, чтобы дела обстояли так, как ты говоришь.

Клемент нахмурился:

— Про что вы, преподобный отец?

Отец Бернард бросил взгляд на меня:

— Да я тут зашел на днях в «Колокол и якорь», чтобы укрыться от дождя, и кое-кто очень любезно угостил меня выпивкой.

На лице Клемента появилось такое выражение, будто он проглотил что-то гадкое.

— И кто же это?

— Мистер Паркинсон, мясник. А что?

— А вы его отблагодарили чем-нибудь?

Отец Бернард покачал головой:

— Я не мог оставаться дольше — времени не было.

— Я не про выпивку, преподобный отец.

— Не понимаю тебя, Клемент.

— Ну, то есть вы пригласили его в «Якорь»?

— Не припоминаю…

— У него есть манера все обставлять так, чтобы окружающие ему были обязаны, понимаете? — перебил священника Клемент.

— Ну, я бы не сказал, — улыбнулся отец Бернард, — это было просто угощение — и все.

Но Клемент не слушал. Он схватил отца Бернарда за локоть:

— Потому что, если бы вы пригласили его, он бы не посчитал, что вы ему тоже любезность оказываете. Он придет и приведет их всех с собой.

— Кого всех? — не понял отец Бернард.

— Лучше держаться от него подальше.

— Но для этого должна быть причина, Клемент.

— Ага, полно причин.

— Например?

— Не могу сказать.

— Клемент?

— Извините, преподобный отец. Мне нужно возвращаться к матери.

Клемент, бросив взгляд на отца Бернарда, посмотрел себе под ноги, как будто почувствовал, что потерпел неудачу. Потом направился к сторону дорожки, остановился, озираясь вокруг, и через ворота побрел в поля.

После ухода Клемента все только и говорили, что о его странном поведении.

— Он всегда был немного со странностями, — сказала миссис Белдербосс.

— Не удивительно, если живешь здесь, — добавил мистер Белдербосс. — Мать у него на шее, и так изо дня в день. Станешь тут странным.

— Я уверена, что он не считает свою мать бременем, Рег, — возразила мужу миссис Белдербосс.

— Я и не говорю, что считает. Я имею в виду, что он так много времени занимается ею и ее делами, что другая, настоящая жизнь отходит на задний план. — Мистер Белдербосс еле заметно усмехнулся.

Все вроде бы согласились с ним, наверно, именно это общее согласие и побудило отца Бернарда пренебречь предостережением Клемента с той легкостью, к которой он, очевидно, и стремился.

Может быть, Клемент был просто параноиком, но выглядел он таким серьезным, неподдельно обеспокоенным.

Мать и миссис Белдербосс ушли на кухню готовить рыбу, а остальные сидели в ожидании. Мисс Банс и ее жених уселись рядышком на диване. Девушка вернулась к своей Библии, а Дэвид читал потрепанный роман Диккенса. Страницы в книге были как папиросная бумага. Мистер Белдербосс похрапывал в кресле, отец Бернард ушел к себе в комнату помолиться, а Родитель сидел за столом, рассматривая рождественский вертеп, обнаруженный им в комнатке за кабинетом.

Новая лавина дождя, пришедшая со стороны моря, накрыла наш домишко, выстукивая на окнах барабанную дробь. Мать вышла из кухни с коробкой спичек.

— Ну-ка, — сказала она мне, — займись полезным делом и зажги свечи.

Родитель закашлялся, и это отвлекло внимание Матери — кашель усилился, и каждый раз, когда Родитель вдыхал или выдыхал, в его груди слышались хрипы.

— Ты бы держался подальше от этой комнаты, — посоветовала Мать. — От твоих хождений туда у тебя в груди ничего не улучшается.

— Я прекрасно себя чувствую, — отозвался Родитель.

Мать взглянула на фигурки на столе:

— Надеюсь, ты их помыл. Туберкулез очень заразен.

— Конечно, помыл, — ответил Родитель, пристраивая пастуха поближе к ягненку.

— Я действительно считаю, что ты должен оставить их в покое.

— Почему?

— Не знаю… Это нехорошо — рыться в чужих вещах.

Родитель, не обращая на жену внимания, пошарил в кульке из оберточной бумаги, где были сложены фигурки.

— Любопытно, — заметил он, — среди них нет Иисуса.

* * *

Принесли еду и поставили в центре стола среди чайных свечек. Мать принесла их с работы. На посуде было изображение белокурого Иисуса со струйками крови на лбу, стекающей от тернового венца вниз к огромному пылающему сердцу. Мы неторопливо ели, дождь барабанил в окно, его капли скатывались по стеклу вниз. Мисс Банс ела только овощи. Сладкого не подносили, только питьевую воду.

После обеда Хэнни разрешили выйти из-за стола и пойти поиграть наверх, в спальню. Остальные снова приступили к молитве, вознося благодарность Богу за пищу.

— Я хочу прогуляться через поле к лесу и обратно, — объявила мисс Банс, вытирая рот салфеткой. — Кто-нибудь хочет присоединиться ко мне?

Мать вгляделась в сумерки, царящие за окном. Дождь перестал, но ветер продолжал неистовствовать.

— Я отказываюсь, — сказала она, — там сейчас зверский холод.

— Я знаю, — усмехнулась мисс Банс. — Это будет своего рода покаяние.

Мать снова посмотрела в окно. Ветер проникал в дом через щель в оконной раме и свистел, как чайник на огне. Она обернулась назад и взглянула на стол, уставленный грязной посудой.

— Вы идите, — сказала она. — А я посвящаю Богу мытье посуды.

— Вы точно уверены, что не хотите пойти? — уточнила мисс Банс.

— Не то чтобы я не хочу, Джоан, — ответила Мать, — просто сейчас есть более срочное дело — надо помыть посуду. Идите на прогулку, а я буду драить тарелки и кастрюли. Уверена, что Бог в состоянии принять сразу два приношения.

Возникла пауза — все смотрели на стол.

— Я пойду с тобой, — сказал Дэвид.