Загон - Евгений Прошкин

– Да вроде нет, он у тебя просторный, – хохотнул Иван Петрович. – Ты постарайся. Хоть бы и в шкафу.

– Двум скелетам в шкафу не место, – туманно ответил он.

Белкин пожал плечами и скорым шагом направился к лифту.

– Как приеду в участок, сразу с тобой свяжусь! – крикнул он с полдороги, но профессор уже закрыл дверь.

– У тебя есть печенье? – спросил Андрей. – А, ладно, уже бежать надо.

– Бежать? Куда?

Гертруда вышла из спальни в чем-то прозрачном. Андрей покосился на ее торчащую грудь и решил, что лучше бы она не одевалась совсем.

Это называлось «пеньюар», Андрей уже знал. За ночь он узнал столько всякого, что, казалось, в голове должен был вырасти второй мозг. Например, «спальня»… Комнаты, как и одежда, отличались и служили каждая для своего. Раньше Андрей это видел в фильмах, теперь он очутился в фильме сам.

Много, слишком много нового за одну серию. В том числе – того, чего в приличных фильмах не показывают. Такое можно посмотреть лишь по платному каналу. И, конечно, не в Бибиреве-6.

– Куда ты собрался? – обиженно повторила Гертруда.

– Я ненадолго. Вечером приеду обратно. Если ты хочешь.

– Но это даже неприлично!

Андрей промолчал. За прошедшую ночь он многое сделал единственно из опасения, что отказываться неприлично. В итоге это слово все равно его настигло. Он-то считал, что неприлично – это когда трусы из-под юбки выглядывают. И когда их снимают перед первым встречным – это тоже неприлично…

Нет, Андрей не думал о Гертруде плохо. Он ей был благодарен, и все такое… Скорее, он вообще о ней не думал. Он думал о Барсике и о том, как будет добираться до конвертера. Смена начиналась через два часа, и он не был уверен, что успеет.

– Не знаю, как у вас в Гамбурге, а у нас в Москве мужчины по утрам не сматываются, – сказала Гертруда. – Я тебе что, девка одноразовая?

– Ну зачем ты?.. Я же вернусь. Честно!

Она прошелестела мимо и, открыв в стене одну из многочисленных дверок, достала узкую черную бутылку.

– Не пей вина, Гертруда… – покачал головой Андрей.

– Чего?.. Не твое дело!

– Ничего. Это из «Гамлета».

– Ох, боже мой! А я не читала, понятно?

Гертруда с красивым звуком откупорила бутылку и наполнила стакан тяжелой темно-вишневой жидкостью.

– Все-таки уходишь? – спросила она, насупившись.

– До вечера. Мне вернуться?

– Ты же орал «честно»!

– Так мы не поссорились?

– Поссорились, конечно. Ты хам и бабник. «Вечером» – это во сколько?

– Вечером – это вечером.

– Не придешь – я твой Гамбург вверх дном переверну.

Андрей двумя пальцами взял ее за ткань пеньюара и чмокнул в приторные от вина губы.

– Не скучай, Гертруда.

Если б ему месяц или неделю назад – да хоть бы и вчера! – сказали, что он вот так запросто будет обращаться с полузнакомой женщиной, он бы не поверил. Андрей не был девственником, в тридцать два года это невозможно, однако его интимная жизнь имела характер столь эпизодический, что ее, считай, и не было вовсе.

Выйдя от Гертруды, он оказался в громадном восьмиугольном холле. В этом доме было мало коридоров, мало замкнутого пространства, и много открытого, с асимметрично расставленной мебелью. Здесь и дышалось легче, хотя Бибирево-6, как и все окраинные районы, было окружено лесом.

«Наш Гамбург, – горько подумал Андрей. – Пора ехать в наш Гамбург…»

Он сбежал по лестнице и встал – между двойными дверьми ковырялся какой-то сгорбленный тип. Мужчина вроде как спорил с самим собой и покидать тамбур не собирался. Андрей немного постоял и потянул за ручку. Субъект что-то пробубнил и, вывалившись, уперся макушкой ему в живот.

Это был Вадик, собственной персоной. Пьяный вдрызг.

– Ба-а!.. – воскликнул он, силясь зафиксировать взгляд на одной точке. – И ты, Андрюшка?

– Ты как сюда попал?

– А во!.. – Вадик взмахнул руками – в каждой было по бутылке.

– Прямо с утра? Эх-х!

– С како… какова утра? А-а-а!.. Тс-с-с! У меня утра не было, Андрюшка. У меня еще ночь. И Ленка у меня. Тс-с-с… Такая баба!..

– Ленка? Это та, рыжая? Где «у тебя»?

– Тут. На третьем этаже, – невообразимо медленно вымолвил Вадик.

– Она здесь живет?

– Да. Мы с ней. Живем.

– Деньги на водку у тебя откуда?

– А у Ленки кредит. Неог… неаг…

– Поехали домой, чудо!

– Ну, – ответил Вадик и, закатив глаза, начал сползать вниз.

Андрей подхватил его у самого пола и приставил к стене.

– Идти можешь?

– Куда? – спросил он, мучительно возвращаясь в действительность.

– Домой, Вадик. В Бибирево.

– Не… Тут Леночка. У нее такая… И ты не едь, Андрюшка.

– Мне на работу надо. И тебя по дороге заброшу.

– Ты больной человек…

– Я-то в порядке. Барсик себя плохо чувствует.

– Бар… Бар?.. Который в баке с говном плавает?

– Он там не плавает, – терпеливо произнес Андрей. – Он там живет.

– Я и говорю. Ты же с Гер… с Гер… ты с ней был? Тоже вариант. А ты от нее уходишь. От такой. К Мур-зику своему говняному.

– Слушай!.. – Андрей еле сдержался, чтоб не вцепиться ему в горло. – Половину того, что ты ешь, сделал мой Барсик! Не Мурзик, а Барсик! Запомнил, дрянь пьянчужная? Ты едешь? Остаешься? Ну и черт с тобой!

Он хлопнул Вадика по сальной небритой щеке и, оттолкнув его в угол, пошел к дверям.

– Андрюшка! – позвал Вадик жалобно и почти трезво.

– Что, передумал?

– Андрюша… ты болен. Выздоравливать пора.

– Тьфу!

Он выскочил на улицу и, заприметив невдалеке знакомый голубой козырек, помчался к автобусу. Вокруг было пусто – насколько это возможно в живом городе. По вылизанному тротуару шли, никуда не спеша, человек пять или шесть. Машин было мало, и те тоже ехали как-то с ленцой, точно на экскурсии.

Сориентировавшись в маршрутах, Андрей скормил автомату карточку и зашел в салон. Минус семь кредит-пунктов. Странно: он торопился на конвертер, чтобы получить три крепа за рабочую смену, и ради этого тратил семь. А еще возвращаться… Андрей не был уверен, что приедет обратно, но в то же время сомневался, что у него хватит сил усидеть дома, – когда здесь его ждет такая большая спальня и такой прозрачный пеньюар…