Восстание среднего класса - Борис Кагарлицкий

Кризис неолиберальной модели обострился к началу 2000-х годов, когда были исчерпаны возможности роста, связанные с новыми технологиями. Информационная революция уже в прошлом, а будни «информационного общества» оказываются столь же суровыми, как и будни индустриального капитализма.

Социальный и экономический кризис отражается на политике. Великая депрессия породила фашизм. В новый век мы входим с новым вариантом крайне правой идеологии. И отождествлять ее с фашизмом можно только в одном: ненависть к «чужому» по-прежнему остается объединяющим началом. Если для нацизма XX века таким «чужим» был еврей (единственный «чужой», массово представленный в тогдашнем европейском обществе), то теперь ту же роль играет мусульманин.

Растерянность и страх, охватывающие часть общества в условиях рыночного кризиса, оказываются питательной средой для правого радикализма. Эрих Фромм в классической книге «Бегство от свободы» описал психологическое состояние мелкой буржуазии 1930-х годов, не способной совладать со стихийными рыночными силами, потерявшей контроль над своей жизнью и смертельно боящейся будущего. Растерявшийся и озлобленный мелкий буржуа ищет спасения в «сильном государстве», которое должно «навести порядок» и обеспечить ему «защиту». Он не способен понять действительные причины кризиса, но требует простых и быстрых решений. Он не доволен тем, как работает капитализм, но не может вообразить, что может существовать общество, организованное по иным правилам. А потому он возлагает надежды не на реформы и социальные преобразования, а на сильного лидера и ищет конкретных «виновников», которых можно наказать. Короче, такой человек вполне созрел для того, чтобы пополнить ряды фашистской организации.

Национальный Фронт Ле Пена во Франции и Список Пима Фортейна смогли добиться успеха на волне страха. Не только страха перед преступностью, якобы имеющей «этнические» корни, но и элементарного страха перед будущим в условиях неопределенной рыночной конъюнктуры. Показательно, что в каждой стране и в каждой партии есть свои особенности. Убийство Фортейна превратило его в политического святого европейской крайне правой. Но этот святой, в отличие от громилы Хорста Весселя, погибшего в борьбе за идеалы гитлеровского нацизма, был еще и интеллектуалом. В толерантной Голландии Пим Фортейн подчеркивал, что его организация не является крайне правой, что ее нельзя отождествлять с движением Ле Пена.

Стразу после гибели Пима Фортейна голландская журналистка Имоген Вермюелен вынуждена была объяснять причины популярности убитого. Он был не похож на большинство политиков, выступающих с трибуны голландского парламента в Гааге. До того как стать борцом против мусульманской иммиграции, он безуспешно пытался сделать карьеру, читая лекции по марксистской социологии. «Откуда произошла его популярность? Фортейн говорил то, что многие люди думали, но не решались сказать. Он был настоящим популистом. Он отказался от привычной «гаагской» культуры: открыто признавался в гомосексуализме, не скрывал своих амбиций относительно поста премьер-министра, не изображал скромности. «Я хочу убрать грязь», – говорил он. И люди, уставшие от лицемерных политиков, рады были это слышать. Звезда Фортейна взошла не потому, что люди верили ему, а потому, что они совершенно не доверяли всем остальным политикам».

Гомосексуализм Фортейна стал своего рода знаком. Он, Фортейн, в отличие от французских националистов отстаивает не традиционные семейные ценности, а принципы терпимости, равноправия женщин и светское государство, которым угрожает ислам. Круг замкнулся. Логика мультикультурализма вывернулась наизнанку. Либеральная терпимость обернулась идеологическим обоснованием погромов.

Антиисламизм становится такой же объединяющей особенностью крайне правой идеологии в XXI веке, как антисемитизм в прошедшем столетии. Но неприятие антиисламизма вовсе не означает, что мы испытываем сентиментальную симпатию к фундаменталистам исламского толка. В XX веке большинство еврейских общин в Европе были светскими и либеральными, они существовали в гораздо более благоприятных социальных условиях, чем мусульманские общины в современном «христианском» мире. Потому среди европейских евреев почти не успела развиться фундаменталистская реакция (по принципу «противопоставим немецкому фашизму наш собственный, еврейский»). «Почти», потому что в Израиле на протяжении второй половины XX века крайне правая идеология все же пустила корни, отравив массовое сознание и проникнув в государственные институты. Сегодня мы видим все то же «столкновение фундаментализмов» на Ближнем Востоке. Израильская оккупация не оставляет палестинцам ни надежды, ни выбора. А фундаменталисты из «Хамас» и другие исламские правые превращают страх и отчаяние в топливо войны, которую они уже много лет ведут не только против оккупантов, но и против левых в самой арабской Палестине. Ситуация становится безвыходной. Люди, ставшие заложниками собственной ненависти, не способны найти решение реальных проблем.

Ответом на наступление крайне правых и пропаганду фундаменталистов может стать только культура солидарности. Именно солидарность была историческим ответом рабочего движения на попытки собственников столкнуть между собой людей на рынке труда. Класс объединился во имя общих интересов и преодолел страх. Там, где появляется классовое сознание, социальные противоречия становятся ясны и понятны. Исчезает потребность искать виновного, раскрывать заговоры. Зато появляется желание изменить систему.

Крушение «нового центра» происходило на фоне новой волны массовых выступлений. Полумиллионная демонстрация в Барселоне, за которой последовала всеобщая стачка в Испании, успешные забастовки в Германии и Англии стали наглядными доказательствами того, что классовая борьба вновь становится фактом повседневной жизни.

Рекорд массовости был достигнут в Италии, где число демонстрантов на улицах Рима превысило по некоторым подсчетам два миллиона. Причем эта беспрецедентно массовая демонстрация была лишь прелюдией к всеобщей стачке.

В Сиэтле 1999 года профсоюзные активисты и защитники окружающей среды вместе выступили против Всемирной торговой организации. Однако это было прежде всего символическое единство. В Италии 2002 года демонстрации антиглобалистов слились с забастовками рабочих. Во время Европейского социального форума во Флоренции в 2002 году профсоюзная и молодежная демонстрации объединились.

Время отступления закончилось. Перед левыми открываются новые перспективы. Ответом неолиберализму, разобщающему людей, противопоставляющему рабочих среднему классу, людей «Севера» жителям «Юга», расизму и фундаментализму, стала новая солидарность, культура диалога и совместного действия.

Именно солидарность– гражданская, демократическая, классовая – позволила создать демократические государства, разрушив сословные перегородки, подорвав аристократические и буржуазные привилегии. Именно повседневный опыт солидарности лег в основу социалистической традиции, которая объединяла левых на всем протяжении XX века.

Культура и даже формы религиозности будут меняться вместе с социальной реальностью. Вопрос в том, чтобы изменить общество, сделать его более справедливым, а людей действительно равноправными. Мы находимся лишь в самом начале пути. В современном обществе, состоящем из разных культур, этнических групп, рас и конфессий, культуру солидарности нужно формировать заново. Но это не значит, что она менее необходима. Как бы ни сложна была задача, другого пути нет.