Этот длинный, длинный день - Юрий Витальевич Яньшин

вид весьма глуповатым. Но он быстро пришел в себя и даже нашел в себе силы пошутить:

— Хорошо. Расстреляем и не прикоснемся.

Она еще какое-то время поворочалась, как медведь под стаей охотничьих собак, пока у кого-то из спецназовцев не кончилось терпение, и он не саданул ее прикладом со всей силы в основание черепа. Та, как-то приподнялась, неестественно икнула и неопрятным кулем рухнула на асфальт.

— Ты ее часом не прибил? — забеспокоился главарь хунты, а именно им Афанасьев почувствовал себя сейчас в этой свалке.

— Та ни, зараз трохи оклемаится.[110] Бисова жинка,[111] — раздался голос из-под шлема, выдавая в своем хозяине малоросские корни. И правда, пока бойцы швыряли скованных наручниками внутрь одного из кунгов, она вновь заворочалась, приоткрывая мутные глаза, пытаясь свести их к переносице.

— А я признаться, был лучшего мнения о вас, как о рукопашных бойцах, — не преминул съязвить Афанасьев, глядя, как довольно быстро, приходит в себя, Матвейчева.

— Тю, товарыщ хенерал, тай она же скаженна,[112] — опять донеслось из-под шлема.

Афанасьев дождался, когда упакуют не совсем пришедшую в себя, и мычащую нечто нечленораздельное Матвейчеву и только тогда развернулся и пошагал ко входу в штаб-квартиру первого телевизионного канала. Тем временем бронетранспортеры с грузовиками встали в полукруг, располагаясь так, что перекрыли собой центральный вход. Часть бойцов осталась охранять пятачок перед входом, а другая проследовала в обширный холл, как бы расчищая дорогу перед первым лицом государства. Уверенной, но усталой походкой Афанасьев ступил на выстланные мрамором полы телецентра. Народу в холле было достаточное количество. За всю свою жизнь, привыкшие иметь дело со множеством всяких постановок и телешоу, они нисколько не опасались странно экипированных людей, сопровождавших какого-то генерала. Они прекрасно знали в своей циничной уверенности, что при любой власти им нечего опасаться, потому как, власти всегда будут нуждаться в холуйском раболепии театральных мимов, а народу всегда нужна будет отдушина от серости повседневных будней. Казалось, что им просто любопытно было посмотреть, что еще такого тревожного принесет этот самый необычный день в году и вывалит им на голову. Местная охрана, видя какое серьезное сопровождение у человека в генеральской форме не посмела каким либо способом препятствовать его нахождению в стенах медиа-холдинга. К одному из таких охранников, немолодому мужчине с прикрепленной на плече рацией он и обратился, полагая, что тот является начальником караула:

— Скажите, любезный, как я могу встретиться с заведующим всего этого заведения? — и он обвел рукой все окружающее пространство.

Охранник был явно неглупым человеком и скорее всего уже видел сцену разыгравшуюся перед входом, а поэтому сразу понял, что человек, запросто арестовавший оставшихся после утреннего теракта высших сановников, скорее всего и будет на ближайшие годы править этой страной. Он моментально вытянулся во фрунт, что не могло не понравиться генералу и «поедая» того глазами по заветам великого Петра бодро отрапортовал:

— Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие, сей момент вызову генерального директора! — и он, мигом срывая рацию с плеча, забубнил в нее что-то не совсем разборчивой скороговоркой.

— Не переигрывай, не в театре, — ухмыляясь, погрозил ему пальцем Афанасьев.

Неизвестно чем закончились переговоры охранника со своим руководством, так как генерал уже отошел от него и встал в стороне от шеренги турникетов. Однако уже через минуту из громко распахнувшего двери лифта выскочил в сопровождении каких-то семенящих за ним лиц, высокий и длинноволосый тип с холеным и напомаженным лицом стареющей театральной дивы, и явно узнав Афанасьева, ринулся к нему.

— Что это такое?! Что это за люди с вами, генерал Афанасьев? — с ходу напустился он на него. Афанасьев медленно, будто это были танковые люки, поднял глаза на волосатого, явно прикидывая в уме, сколько нарядов вне очереди впаять тому, за нарушение уставной формы приветствия.

— Вы, собственно, кто? — решил он сразу поставить на место генерального директора, хотя сразу узнал того, так как он часто мелькал на экране телевизора, особенно в последнее время.

— Что значит, кто?! — не ожидал тот. — Я Костя Арнст — генеральный директор и продюсер ОРТ.

— Костя?! — недоуменно поднял брови Валерий Васильевич.

— Ну да.

— Сколько же тебе лет, деточка?! — по-прежнему играя недоумение, поинтересовался он у счастливого обладателя, как минимум, трех гражданств.

— Пятьдесят девять, — подбоченившись, ответил тот, окидывая взглядом толпу собравшихся подчиненных и сторонних зевак.

— Пятьдесят девять лет, а все в костях бегаешь?! Дурак, ты Костя, вот что я тебе скажу, — парировал Афанасьев, и тоже оглядел невольных зрителей этого импровизированного спектакля. С задних рядов послышались смешки и фырканье.

— Как вы со мной разговариваете?! Я не потерплю! — начал, было, Костя, но генерал прервал его гневную филиппику.

— Ничего. Потерпишь. И вообще, Костя, помолчи, когда с тобой разговаривает взрослый человек. Умей слушать старших, или тебя в детсаде этому еще не научили?

— Распоряжайтесь у себя на плацу! А здесь телевидение и ведите себя подобающе с генеральным директором! Не то…

— Не то, что? — удивился наглому петушиному выпаду Афанасьев, но все таки продолжил спокойным тоном, — Костя, не испытывай мое терпение, а лучше организуй мне какую-нибудь студию для того, чтобы я смог в прямом эфире сделать важное правительственное сообщение.

— Это никак невозможно, — назидательно и как само собой разумеющееся ответил он на просьбу военного.

— Это еще почему?

— Свободных студий нет. Все заняты. Обслуживающий персонал тоже занят. Прямой эфир также невозможен. Сетка вещания утверждена и сдвинута быть не может. Рекламное время законтрактовано и утверждено соответствующими договорами, нарушение которых грозит каналу крупными штрафами, — надменно чеканя каждое слово, словно неучу, проговорил директор, усмехаясь про себя, глядя на простоватое с виду лицо Афанасьева.

— Костя, — уже начиная терять терпение, обратился к нему Афанасьев, — ты, видимо, плохо слышишь, либо вовсе не понимаешь моих слов. Повторяю последний раз. Дословно и членораздельно. Мне. Нужно. Срочно. Сделать. Важное. Сообщение. В прямом эфире. Понял?

— Не разговаривайте со мной, как с ребенком! — повысил голос Арнст. — Я вам, кажется, уже доходчиво объяснил невозможность данной процедуры. Хотите сделать заявление? Так подайте заявку. И ждите. Как освободится одна из студий, мы вас пригласим и сделаем запись, которую пустим при возникновении первого «окна». А на выступление в прямом эфире у вас должно быть подписанное разрешение от главы государства, предоставляющее вам полномочия на данное действие. Так записано в Уставе нашей организации, которая, между прочим, является государственной и руководитель которой назначается по личному распоряжению главы этого государства.

Произнося эту тираду, Арнст явно издевался, прекрасно зная, что вот уже несколько часов в стране нет никакого главы государства. Впрочем, Арнст и сам