Судьба ополченца - Николай Обрыньба

Так началась подпольная работа по освобождению из лагеря комсостава. И томительное ожидание после каждого побега. Если поймают, особого труда не нужно будет, чтобы узнать, кто похитил аусвайсы, кто их заполнял и рисовал печати. Тогда нам конец. Но всегда в человеке живет надежда на лучшее, и я опять начинал рисовать печать, и опять наступало ожидание, и отсчет дней… Григорий все проделывает спокойно, даже с улыбкой, он очень обаятельный человек, и мне хочется все делать, что он говорит.

Как получилось, что Гриша с товарищами очутился на кухне, то есть в привилегированном положении? Что кухню и хлебораздачу держали в руках честные и надежные люди? Так было не всегда. Эту жизненно важную точку нужно было захватить, вырвать из рук уголовников.

Немцы, беря тюрьмы, уголовников отправляли в лагеря, но там полностью отдавали им бразды правления. Используя власть над хлебом, эти бандиты разворовывали даже крохи, полагавшиеся пленным, и меняли ворованный хлеб на часы, золотые вещи, даже на золотые зубы. Но и то, что оставалось и поступало на кухню, готовилось чудовищно грязно и опять разворовывалось, из баланды вылавливалась вся гуща, а пленным доставалась пустая бурда.

Тогда и решили вырвать блок питания у воров и бандитов. Гриша и Андреев Петя работали на кухне и приняли на себя борьбу с грабителями пленных Так случилось, что вскоре, зарвавшись, уголовники вызвали недовольство немцев, а тут еще Кюнцеля поставили шефом кухни. Андреев и Гриша переговорили с новым шефом, и Кюнцель сразу принял их сторону. Так Третьяк, Петр Андреев и люди, которых они объединили вокруг себя, смогли наладить работу кухни, распределение продуктов, смогли спасать от смерти наиболее остро нуждающихся в питании людей. Затем стали подкармливать готовящихся к побегам и попавших на голодную гауптвахту — людей, проявляющих стремление к борьбе. Григорий, будучи кухонным рабочим и, казалось, стоя в стороне, смог направлять действия всех.

* * *

Кончался рабочий день немцев. За нами зашел Вилли, чтобы отвести в лагерь. Неожиданно в канцелярию вошел незнакомый немец, представился нам:

— Гауптман Корн. — И обратился с предложением: он поведет нас рисовать весенние пейзажи, так как понимает, что художникам нужна натура. Но мы не должны бежать, потому что он берет нас под свою ответственность.

Мы удивлены, но и рады. Быстро складываем свое хозяйство, бумагу, акварель, бутылочку воды.

И вот мы на воле! Смотрим по сторонам, цепляясь глазами за каждый поворот дороги, каждое дерево. Миновали порубку, которая тянется широкой нескончаемой полосой, — это наша старая граница! Вот здесь был огромный дот, а сейчас глыбы цемента вывернуты из земли. Вдали виднеется еще один, тоже взорванный. Заглядываем в глубину — это в три этажа цементная яма! Гауптман Корн объясняет, что немцы, перейдя границу, сразу взорвали все наши доты. Я первый раз вижу, какая это махина, дот! Как случилось, что они не стреляли, что их взорвали немцы?! Ведь была же граница, где можно было перемолоть много войск, хотя бы задержать их! Почему они не стреляли? Почему мы оказались в окружении? Все «почему?» встают перед этими грозными развалинами, и опять начинаются сомнения в гениальности Сталина и Ворошилова, который ведал границами. Требование от каждого бойца задержать своим телом танки и фашистов, в то время как молчали эти железобетонные чудовища, кажется здесь несостоятельным. Да, солдаты бесхитростно и мужественно ложились на пути гитлеровской армады и не пропускали ее к Москве. А тут, на границе, где стояла — должна была стоять! — армия заслона, танки и машины фашистов прошли не останавливаясь. Мы с Николаем не можем опомниться, но Корн уже ведет нас дальше, и мы выходим на высокий берег Двины.

Быстро несет река свои воды, я сижу на взгорье и рисую амбар на берегу, освещенный заходящим солнцем, рядом сидит Корн, обмахивая меня веткой от назойливых комаров. Опять непонятные взаимоотношения. Нам порой трудно разобраться. Фашисты оккупировали нашу страну, но в их армии много по-настоящему добрых людей, людей, в воспитании которых заложены ростки гуманизма.

Идеологи и теоретики фашизма ясно понимали опасность человеческих контактов, потому издали целый ряд приказов и инструкций. «Всегда держаться замкнуто по отношению к русским…Не разговаривайте, а действуйте. Русского вам никогда не переговорить и не убедить словами. Говорить он умеет лучше, чем вы, ибо он прирожденный диалектик… Особенно не будьте мягки и сентиментальны». Это из «Инструкции о поведении должностных лиц на территории СССР, намеченной к оккупации. Гор. Берлин, 1 июня 1941 г. Секретно». Этот документ называли также «Двенадцать заповедей поведения немцев на Востоке и их обращения с русскими»{6}.

В «Памятке об охране советских военнопленных», датированной 8 сентября 1941 года, говорилось: «Даже попавший в плен советский солдат, каким бы безобидным он ни выглядел внешне, будет использовать всякую возможность для того, чтобы проявить свою ненависть ко всему немецкому. Надо учитывать то, что военнопленные получили соответствующие указания о поведении в плену. Поэтому по отношению к ним совершенно необходимы максимальная бдительность, величайшая осторожность и недоверчивость.

Для охранных команд существуют следующие указания:

1. Применение строжайших мер при проявлении малейших признаков сопротивления и непослушания! Для подавления сопротивления беспощадно применять оружие. По военнопленным, пытающимся бежать, немедленно стрелять (без окрика), стараясь в них попасть.

2. Всякие разговоры с военнопленными, в том числе и по пути к месту работы и обратно, строго воспрещаются, за исключением совершенно необходимых служебных указаний. На пути к месту работы и обратно, а также во время работы категорически запрещается курить. Следует препятствовать всяким разговорам военнопленных с гражданскими лицами, в случае необходимости надо применять оружие — также и против гражданских лиц.

3. На месте работы также необходим постоянный строгий надзор со стороны немецких охранных команд. Каждый охранник должен всегда находиться на таком расстоянии от военнопленных, чтобы он мог в любой момент немедленно пустить в ход свое оружие. Никогда не поворачиваться спиной к военнопленному!

По отношению к трудолюбивым и послушным военнопленным также неуместно проявление мягкости. Они рассматривают это как проявление слабости и делают из этого соответствующие выводы…

5. Мнимая безобидность большевистских военнопленных никогда не должна приводить к отклонениям от вышеприведенных указаний»{7}.

Фашизм стремился создать армию жестоких, послушных солдат. Для этого уже в школах воспитывалось умение подавлять в себе добрые чувства, беспрекословно подчиняться приказу. Ученикам давали выращивать кроликов, ставили оценку за чистоту содержания животного, поощряли привязанность ребенка и, когда любовь маленького человека достигала высшей фазы, давали приказ зарезать своего друга. Это идеал воспитания солдата фашизма.