Дахштайн - Юлия Макс

все настолько ярко, словно это происходило на самом деле.

— Хватит, Дэн! — громко приказали мне, и я вынырнул из воспоминаний, снова оказавшись в комнате с мертвой Элишкой и невозмутимой Лилит: рыжеволосую я решил называть так.

Осознание, что Чернову задушили именно мои руки, накатило, и я прижал их к животу, в попытке подавить резкие спазмы. Мне было трудно глотать, будто я подавился.

Я стоял на месте, но мое тело раскачивалось, словно маятник. Руками я обнял себя за плечи, еле сдерживая крик. Сердце колотилось отбойным молотком, заставляя меня задыхаться. Закрыл глаза, считая про себя: «Раз. Два. Три. Ничего нет. Никого нет». Открыл, но картина не изменилась.

— Я. Это сделал я! — голос, вырвавшийся из моего горла, будто принадлежал загнанному зверю: задыхающийся и рычащий.

— Ты, конечно, ты, — безразлично рассматривая Элишку янтарными глазами, подтвердила рыжая.

— Я не был собой!

— Серьги-то нет, — зло ухмыльнулась она.

Паника. Она затапливает мои мысли, чувства. Меня рвет на пол. Поднимаю взгляд и не нахожу Лилит. Рыжая исчезла. Кидаюсь к зеркалу в прихожей, разбиваю его стоящей тут же вешалкой. После ношусь по всему дому и бью зеркала, коих десятки. Отовсюду слышу голос и издевательский смех Лилит.

— Беги, Дэниэль, беги. Скоро приедет полиция, и тебя арестуют за убийство, — говорит она. — Ты убивал ее с наслаждением, я видела. От судьбы не уйдешь, сладкий.

Вернувшись к Элишке, я зачем-то снова проверил пульс. Пять минут сидел, держа ее руку в своей, не в силах подняться.

Неужели я убийца?! По лицу потекли слезы. Кажется, я сошел с ума. Я отмел мысли самому позвонить в полицию и начал в какой-то мере себя оправдывать.

В тюрьму ни за что не пойду. Чернова тоже частично виновата, не нужно было постоянно крутиться вокруг меня, тогда бы ее смерти можно было избежать. Я просто разозлился на нее, еще и рыжая не оставляла меня в покое. Не хотел, но так получилось.

Снова послышались слова Лилит: «Беги!» Я почувствовал желание нестись прочь. Куда угодно, лишь бы больше не оставаться в Праге.

Не знаю, сколько времени я смотрел на черный экран мобильного, собираясь позвонить Филу, но так этого и не сделал. Вместо звонка я бросил телефон на пол и с силой наступил на него ботинком. На автомате я запихнул в рюкзак документы и пару вещей, накрыл девушку простыней и вышел. С трудом запер дом — долго не мог попасть ключом в замочную скважину, руки тряслись, как у старика в деменции. Город оживал в рассветной дымке, пражские шпили костелов словно парили в небе, а мощенные брусчаткой улицы ждали гостей. И никто из прохожих не знал, что за резными дверями Дома Фауста лежит задушенная мной девушка.

Боже, я недостоин жить. Что мне теперь делать?

Я завел машину и отправился в аэропорт Вацлава Гавела. Рыжеволосая отразилась в зеркале заднего вида, задумчиво разглядывая мое лицо. Я молчал. Повторял про себя, что она — всего лишь галлюцинация, плод моего воображения.

Меня лихорадило, то и дело прошибало холодным потом. Я твердил про себя: «Все будет хорошо. Нужно только уехать как можно дальше».

Не мог высидеть в машине, ерзал и стонал сквозь зубы. Звуки улицы и грохот мотора казались оглушительными, заставляя меня содрогаться всем телом. В аэропорту я попросил дать мне билет на любой ближайший рейс. Удивленная работница указала на табло. Шла регистрация на рейс в Австрию. Зальцбург.

Ниотинский

Мысли зудели в голове, мешая кардиналу заснуть до самого утра. Грегор редко упускал детали, но смех Лилит под сводами склада лишил его покоя, сдирая раны, что и так никогда не прекращали кровоточить, разве что покрывались безобразной коркой. Ниотинский звал ее, просил проявиться, но девушка была неумолима. Кардинала очень беспокоил и тот факт, что Дэниэль тогда увидел Лилит и решил довериться ей, чтобы убежать.

«Немыслимо!»

— Принесите мне видео с камер в тот момент, когда потомок Фауста сбежал с другом, — распорядился он, выглянув из спальни.

Получив требуемое, Грегор внимательно пересмотрел все события, случившиеся на складе.

«Крест, — пораженно застыл кардинал. — Мальчик больше не носит серьгу. Боже милостивый!»

— Послать к Дому Фауста двух служителей и быстро! — он выскочил из спальни, на ходу одеваясь. — Мы поедем следом.

Ниотинский набирал номер Дэниэля не один десяток раз, пока они ехали к нему, но абонент был недоступен. За окном оживала Прага, мелькали красно-серые трамваи. Люди спешили на работу.

«Поздно», — пронеслось в мыслях, едва он ступил на порог особняка, из которого выходили служители Ордена.

— Вы — живо в аэропорт. Мы едем в полицию. Подключу связи, чтобы объявить его в розыск. Он не мог уйти далеко.

Оставался еще один важный вопрос: почему Дэниэль не надел крест снова, ведь Филипп поднял его с пола?

Глава 9

Odi et amo.

Ненавижу и люблю.

Лилит

Пока мышка стремилась в пасть коту, я хотела посмотреть, что делает Орден. Как и ожидала, в этот раз охранные печати на земле не пропустили меня на территорию склада, поэтому я отразилась в окне припаркованной машины в центре Праги и стала следить.

Ниотинский вместе с телохранителем приблизился к авто. Тренированный воин учтиво открыл дверь, и Грегор сел на пассажирское сиденье, кутаясь в сутану.

— Ваше Преосвященство! — обратился он к кардиналу, показывая ладони.

Вот меня и рассекретили. Я ухмыльнулась, наблюдая, как бледнеет кардинал. На пальцах телохранителя желтела сера.

— Выйди! — коротко бросил глава Ордена. Ниотинский тоже вышел, а затем пересел на водительское сиденье.

Мы остались вдвоем.

— Лилит, покажись! Я знаю, что это ты, — попросил кардинал, устало выдыхая.

Наша с ним история длилась века. Ниотинского младенцем подбросили под ветхие двери монастыря в одной из деревень Англии. Грегор так и не узнал, откуда он и кто его родители. Знал ли Фер Люций? Скорее да, чем нет. Великий инквизитор интересовал его куда больше, чем Господин хотел показать. Грегор не старел, не болел и, вероятно, мог жить вечно. Он всегда ассоциировался у меня со жгучим ветром, дующим в ледяных горах. Грегор Ниотинский — единственный почти бессмертный человек, которого я знаю. И все же у каждого в этом мире есть свой срок годности. Грегору было пятьсот пятьдесят лет, и только последние сто он начал стареть. Несносный чистоплюй лишился Божьего расположения за то, что испытывал ко мне. Дьявольские оргии, как это бесило. Чтоб он сдох