Награда королевы Марго - Александр Андрюхин

То, что предлагал Диман, походило на бред. Зубы его клацали, и глаза лихорадочно блестели. Был конец сентября девяносто третьего года.

— Ты сам-то понимаешь, что предлагаешь? — отмахивался Трубников.

— Женек, точно тебе говорю, третьего октября будет штурм Белого дома. Не веришь? Об этом известно в Москве только четверым журналистам. Женька! Будет дикая заваруха! Как ты не поймешь? Такой шанс предоставляется только раз в жизни.

— Диман, у тебя крыша едет! — раздраженно отмахивался Трубников. — Больше не смотри американских боевиков! Тебе вредно!

Колесников был удивительно мягок и не отвечал на раздражение тем же.

— Согласен. Это риск. Но это единственный шанс вылезти из нищеты. Нам судьба дает возможность распрощаться со своим рабским происхождением. Ты талантливый поэт, а за гроши горбатишься в издательстве на должности младшего редактора. И будешь горбатиться до пенсии, и никто никогда не оценит твоего литературного дара. Пойми, Женька, с твоими способностями тебе нужно иметь собственное издательство. Только никто тебе его не приготовит. Не надейся! А после нашей операции у тебя появится возможность стать хозяином.

Что касается мизерной зарплаты, тут Диман задел за живое. Несмотря на то что Евгению приходилось просиживать на работе по двенадцать часов, зарабатывал он сущие гроши. А чем еще было заниматься студенту-заочнику Литературного института, которого (несмотря на то, что ему учиться и учиться) уже приглашали в аспирантуру? Однако Трубников предпочитал редактировать переводы бездарных зарубежных беллетристов. Почему-то все редакторы частных издательств дружно решили, что закордонная литературная серость — это то самое, что необходимо российскому читателю.

Трубников с ужасом видел, как книжные магазины и развалы заполнялись этим окололитературным мусором в вульгарных глянцевых обложках. Видел и ничего не мог поделать. Тут Диман попал в точку, сделав упор на то, что после третьего октября Трубников уже сможет влиять на издательский процесс в стране.

— Но ведь это преступление, — шевелил бровями Евгений, возражая уже не так категорично.

— Какое преступление, Женек! — восклицал Колесников. — Опомнись, товарищ! Разуй глаза! Посмотри, что вокруг творится. Те, кого мы собираемся грабануть, самые первейшие бандюги. Обувать бандитов не грех, а, наоборот, долг честного гражданина. Разве Робин Гуд вошел в историю бандитом? Ничего подобного! Он герой. И мы будем герои, если провернем это дело.

Трубников уже не возражал, а остервенело чесал затылок. Честно говоря, изымание награбленного он не считал аморальным делом. Более того, ограбление крутых бандитов — это доблесть высшего порядка, которой бы он втайне гордился.

— Как ты себе это представляешь? — вяло поинтересовался Трубников.

— Все предельно просто! — обрадовался Колесников. — Их контора находится в переулке Капранова, как раз в зоне будущих боевых действий. Мы ставим напротив офиса киоск и начинаем вести наблюдение…

— Где мы возьмем киоск? — раздраженно перебил Трубников.

— На свалке. Я уже присмотрел. Он немного побитый, но ведь нам в нем не гостей принимать. Наше дело поймать машину и привести его в переулок Капранова. Мы сделаем это второго октября. В этот день чихнуть не успеют, а третьего будет не до киоска. Мы останемся в киоске на ночь с газовым гранатометом.

— С чем?

— А вот его придется купить. Но это небольшие деньги. Если у тебя нет, я куплю на свои, а после операции честно поделим расходы.

— А ты умеешь пользоваться газовым гранатометом? — сдвинул брови Трубников.

В ответ Колесников вытаращил глаза.

— Ты меня удивляешь, Женек! Кто у нас артиллерист — ты или я? Ты чем в армии занимался?

— Стихи писал.

— Ну, брат! Если все начнут писать стихи, то скоро будет некому защищать Родину? Ладно, шут с ним! Я спрошу у тех, у кого куплю гранатомет, на что там надо нажимать. Это не проблема. Проблема в другом. Хотя это тоже не проблема… Проблем, Женек, вообще не существует. Вариант беспроигрышный. Поверь, что если третьего во время заварушки мы будем сидеть в киоске в камуфляжной форме и в противогазах, то все у нас получится.

— А где мы возьмем форму и противогазы?

— Купим в оружейном подвальчике на Пушкинской.

Колесников перевел дух, стер со лба испарину, затем деловито продолжил:

— Итак, мой план такой: после того, как начнется штурм, мы улучшаем момент и стреляем из дуры в нижнее окно «Миража». В конторе начинается паника. Мы в форме и в противогазах вбегаем в офис и начинаем руководить эвакуацией. Ты останешься внизу, у двери, и будешь направлять фирмачей к выходу, а я побегу на второй этаж, якобы для того, чтобы проверить, все ли вышли, а сам вскрою железный шкаф и выгребу деньги.

— Минуточку! — поднял палец Евгений, почувствовавший в голосе друга фальшь. — Ты хочешь сказать, что вскроешь сейф?

— Нет! — вздохнул Колесников. — Сейф нам не вскрыть. Но железный шкаф я вскрою. Можешь не волноваться.

— Какой железный шкаф? Чего ты мелешь? — поморщился Трубников.

— Там рядом с сейфом стоит железный шкаф. Я своими глазами видел в нем пачки денег. В шкафу бандиты хранят наличку на текущие расходы. Основные деньги у них в сейфе, но нам хватит того, что в шкафу.

Что-то было натянуто с этим железным шкафом. Трубников это почувствовал. Однако Колесников тут же начал клясться мамой, что без денег они не уйдут. Он убеждал в этом товарища так горячо, что тот в конце концов сдался.

Как все-таки этому сумасшедшему Диману удалось подбить трезвого и благоразумного Евгения на эту рискованную авантюру, ему до сих пор непонятно. Да и с ним ли все это происходило? «А не сон ли это?» — качал головой издатель, возвращаясь в Москву.

Но о том, что все это происходило в реальности, а не в воображении, свидетельствует его издательство. Только благодаря той операции Трубников стал владельцем издательского дома «Элирна».

Уже стемнело. Зажглись фонари. На шоссе вылезли ночные ГИБДДэшники. Трубников подумал, что во второй раз он ни за что бы не решился на такой шаг.

Дома без жены было пусто и одиноко. Душу гноили тоска и тревога. Это была не та тревога, которая появляется оттого, что жизни угрожает опасность. Это была тревога, связанная с отсутствием кого-то дорогого.

Трубников устало опустился в кресло, положил ноги на журнальный столик и включил телевизор. Насте очень не нравилось, когда он клал ноги на журнальный столик. Но сейчас она отсутствовала и можно было быть самим собой.

Еще она терпеть не могла, когда муж жевал перед включенным телевизором. Ей всегда казалось, что он крошил на ковер. На самом деле Трубников не крошил на ковер, а ел очень аккуратно. Сейчас можно было спокойно поесть в компании с этим бессмысленным ящиком. Только есть совершенно не хотелось. Интересно, этот тип, который поджег дверь, будет ломиться ночью?