Каникулы в Санкт-Петербурге - Татьяна Богатырева

– Понимаю.

Он правда понимал. И очень не хотел когда-нибудь куда-нибудь отпускать Полину. Чтобы, если бы ей даже надо было находиться где-то еще, то он бы с ней отправился. Не отпускать из поля зрения, в идеале. И стараться никогда подолгу не думать о том, что в мире есть такие места, как эта тюрьма.

– Очень красивый кулон, – повторила Полина.

* * *

Я понимаю, нельзя так подробно описывать эпизоды нашей жизни, они избыточны в мелочах – какая разница, какого именно цвета была рубашка у Таганова, когда он устроил импровизированную диверсию в ахматовском доме.

Какая по счету уже идет страница? Я могла бы выразить свою мысль гораздо короче. Полина, милая, я хочу, чтобы ты знала: я очень сожалею о том, что уехала из Ленинграда, уехала от Таганова. Я сожалею о тех минутах, часах, годах, которые мы могли бы прожить с ним и не прожили.

Не для того, чтобы ты вынесла из этого затянувшегося послания какую-то истину, которая поможет тебе в жизни, никаких «с любимыми не расставайтесь», или «всегда говори „да“». Помнишь, мы с тобой ходили в кино на этот фильм? Не хочу также, чтобы ты зацикливалась на понятии выбора и на ответственности за каждый свой выбор.

В самом конце нашей последней с Тагановым общей зимы и моей последней зимы в Ленинграде Слава наконец окончательно примирился с соседями и, как всегда, когда ему удавалось что-то хорошее, настоящее, сделал это случайно, по-тагановски безотчетно, руководствуясь очередным своим порывом.

На той неделе у перенесшего свой первый инфаркт отца был день рождения. Мы со Славой копили на подарок, в ту зиму я писала диплом и бегала по урокам, Слава мужественно сносил одинокие ночи в кладбищенской сторожке, получал гонорары за публикации. Помимо прочего, мы накупили в дом родителям продуктов, у нас было целых два картонных лотка с сырыми яйцами. Мы гордо и степенно направлялись домой на Пушкинскую, Таганов нес этот хрупкий груз, и настроение у него было приподнятое – его распирала радость, он предвкушал, как будет вручать подарки. Такие моменты он называл «праздником ожидания праздника». Распирала и гордость – в такие моменты он всегда был уверен, что любое море ему, если не по колено, то максимум по пояс, учитывая его гениальность и его рост.

И вот мы шли по скользким тротуарам, покрытым подтаявшим снегом, и чувствовали приближение весны, хотя еще было темно и световой день длился всего пару часов, как это обычно бывает в Петербурге в феврале. Было холодно, и приходилось дышать через шарф, и Невский, после того как убрали новогодние украшения, казался особенно осиротевшим и грязным. В Таврическом саду был залит каток.

Таганов вздумал немедленно кататься, и я особенно не возражала – все было хорошо здесь и сейчас, нынче это простое состояние модно именуют состоянием осознанности.

Я настаивала только на том, что сумку с яйцами обязательно нужно сдать на хранение или хотя бы положить на скамью. Но Слава был уверен, что в такой вечер ничего плохого случиться не может. Конечно, при первом же падении он расколотил яйца так, что картонные ячейки выгнулись наизнанку. Но Таганов был настолько ошарашен, что отрицал очевидный факт.

Полина! Когда ты встретишь человека, которого полюбишь, никогда не пытайся его переделать. Для того я и пишу тебе это письмо. Если тот, с кем ты захочешь провести свою жизнь или просто отрезок своей жизни, будет спорить и падать, разбивать яйца, не ссорься, постарайся посмеяться и над ним, и над собой за то, что ты выбрала такого человека. И тогда счастливых моментов в твоей жизни будет больше, чем грустных или просто обычных. Я так уверена в этом, что даже обещаю это тебе.

Мы несли яичную жижу в целлофановом мешке, который выдал нам сторож, и решали, что делать дальше.

Можно было бы прямо сейчас поехать к родителям, чтобы срочно что-то из пострадавших яиц приготовить, но по какой-то причине мы отмели этот вариант. То ли отца еще не выписали из «Покровки», то ли что-то еще.

Два десятка свежих, крупных – но разбитых – яиц. Сошлись на большом омлете. Торопились домой и сели на троллейбус, потому что нужно было как можно скорее оказаться дома у телефона – позвонить и позвать друзей. Я не помню точно, кого мы звали, но из явившихся на поздний роскошный ужин точно был «мой» Леша.

Пока я готовила самый большой в своей жизни омлет, Таганов стучался к соседям, предлагая угостить их яичницей (разницы между омлетом и яичницей он не признавал).

Я не помню, какой был день недели, но точно будний. В самом конце февраля, когда одни праздники уже остались далеко позади, а другие и не думали приближаться. Ни у кого из собравшихся за столом не было именин или хоть какой-нибудь достойной даты. Но все три обитающие с нами под одной крышей семьи принесли на кухню свои продукты. К нам прибывали гости – и Леша с однокурсниками, и Славины очередные друзья, и все они приходили не с пустыми руками.

Коммунальная квартира на Пушкинской улице была первым моим жильем после родительского дома. С тех пор я жила в разных городах, квартирах собственных и коммунальных, загородных домах и общежитиях, и практически везде мне встречались интересные, необычные люди, и я с благодарностью вспоминаю времена нашего соседства.

Но таких соседей, какие были у нас с Тагановым в той коммуналке, больше нет. Это были удивительные люди, и мне очень жаль, что завязавшаяся после того февральского вечера тесная дружба продлилась всего полгода. Через полгода я навсегда уехала из Петербурга.

Мне тяжело далась защита диплома, и больно резануло Славино к этому отношение – он не придавал моему выпуску большого значения. В очередной раз он демонстрировал то, что было во многом его сутью, – все, что не было связано непосредственно с Тагановым, не имело для него истинной ценности. И, как бы он ни старался измениться, у него это не получалось.

К тому времени я окончательно привыкла оправдывать любые его поступки его убийственной непосредственностью. Мне никогда не приходило в голову, что его идеи и слова могут расходиться с его поступками. Помнишь историю с оброненным в очереди кошельком? А потом произошло событие, которое решило мой дальнейший жизненный выбор.

В тот год был у нас в компании некий Стас, уже лысеющий улыбчивый блондин, чей отец принимал прямое участие в построении и заселении Норильска. В те же годы были открыты первые большие запасы нефти и газа, руды и угля, шло активное промышленное освоение Арктики.

Там, за полярным кругом, строился один из самых удивительных, самый северный, самый длинный город в мире.

Удивительно, но архитектура домов, возведенных на вечномерзлых грунтах Норильска, очень похожа на петербургскую – в строительстве города было задействовано множество ленинградских архитекторов, в том числе и Стасов отец.